салоны красоты, разные мастерские. Разрасталась сеть торговых точек. Люди быстро сообразили, что можно наладить дело, начать торговлю, открыть производство, не опасаясь государственного рэкета, не нуждаясь в «крыше», не вступая в партию власти. Нам удалось создать атмосферу, стимулирующую развитие предпринимательства: если кто-то один открывал свое дело, это подстегивало других последовать его примеру. Никто не хотел отставать: успех соседа – штука заразительная. «Мало у меня своих проблем, так еще сосед сверху новый мерседес купил» – очень меткая армянская шутка. Люди у нас предприимчивые, и многим захотелось иметь собственный бизнес.

1998 год мы закрыли относительно хорошо: рост ВВП составил почти 8 процентов – самая высокая цифра с момента обретения независимости. В августе 1998 года в России случился дефолт, и я опасался, что он ударит и по нам. Но, вопреки прогнозам, события в России мало повлияли на экономическую ситуацию в Армении. Конечно, эта волна до нас докатилась и мы почувствовали ее осенью. Но, видимо, благодаря небольшому объему нашего товарооборота с Россией, основная часть которого приходилась на поставки энергоносителей, серьезных последствий она не вызвала.

* * *

После отставки Тер-Петросяна близкие к АОДу представители бизнес-элиты опасались, что новая власть первым делом займется переделом собственности, и некоторые из них из предосторожности покинули Армению. Но власть таких действий не планировала. Пришлось объяснять и доказывать, что эти опасения безосновательны.

Уехавшему в Париж предпринимателю из ближайшего окружения экс-президента Хачатуру Сукиасяну я попросил передать, чтобы он возвращался и продолжал работать, иначе действительно все потеряет. Сукиасян вернулся и успешно вел предпринимательскую деятельность в течение всех десяти лет моего президентства. Формирование бизнес-среды – это в первую очередь гарантия поддержки и объективности со стороны государства.

Я уже говорил, что еще на посту премьер-министра успел наладить и активно поддерживал связи с представителями оппозиционных АОДу партий. Сейчас же я временно, на период до парламентских выборов, создал политсовет – совещательный орган при президенте, куда входили руководители разных партий. Проку от него, правда, оказалось мало, но, по крайней мере, он стал площадкой для взаимодействия с многочисленными партиями.

Политсовет настаивал на том, что власти АОДа и правлению Тер-Петросяна должна быть дана политическая оценка и что их деятельность должны расследовать правоохранительные органы. Я не хотел этого делать: предпочитал идти вперед, а не копаться в прошлом. Тер-Петросяну и его семье были даны гарантии полной безопасности. Многих это разочаровало, и меня впоследствии за это долго критиковали. Люди склонны искать в своих страданиях конкретных виновников и испытывают облегчение от их наказания. Я не хотел никакой расправы, тем более над первым президентом, и считал, что у нас и без того хватает неотложных дел и именно на них следует направить наше время и энергию.

* * *

Наметившуюся динамичность в экономике теперь требовалось дополнить динамичностью во внешней политике, и мы активно взялись за дело. Этому благоприятствовала сама ситуация: смена президента обострила международный интерес к Армении, и в первый год после выборов на нас обрушилось несметное количество визитов. Меня это радовало – мне искренне хотелось продемонстрировать всему миру нашу позицию: мы знаем, чего хотим и куда намерены двигаться. Надо было избавиться от сформированных при Тер-Петросяне ожиданий посредников, что Армения готова согласиться на автономный статус Карабаха в составе Азербайджана.

В тот самый первый год мы приняли новую внешнеполитическую концепцию – политику комплементарности. Идея и само название – «комплементарная» – исходили от нового министра иностранных дел Вардана Осканяна[88], креативность которого я сразу оценил. Суть подхода заключалась в том, чтобы искать свою выгоду не на стыках противоречий крупных держав, а, напротив, в точках позитивного наложения их интересов. Логика здесь простая: играя на противоречиях, ты становишься их частью со всеми вытекающими последствиями. Комплементарность давала бóльшую свободу действий, позволяла быть понятным и прогнозируемым партнером практически для всех. И такой подход нам здорово помог: за все десять лет моего президентства не было ни одного случая, когда наши заявления, сделанные в Москве, Тегеране, Брюсселе или Вашингтоне, противоречили друг другу. Он позволил нам выстроить очень хорошие отношения с США, Евросоюзом, Ираном и Грузией, при этом сохранив союзничество с Россией.

Мы начали процесс вступления в Совет Европы, активизировали отношения с Евросоюзом и НАТО. Заметно интенсифицировали международные контакты: визитов в разные страны стало существенно больше. Бизнес-форумы и встречи в торгово-промышленных палатах стали составной частью чуть ли не всех моих зарубежных визитов.

Признание геноцида армян в Османской империи мы сразу же ввели во внешнеполитическую повестку Армении. Парламент Франции в мае 1998 года признал геноцид, и это стало первым знаковым и вдохновляющим успехом. Моим выступлением на Генеральной Ассамблее ООН в сентябре 1998 года началась продуманная долгосрочная государственная политика по признанию геноцида армян. Она продолжалась все десять лет моего президентства, и за это время четырнадцать стран признали и осудили бесспорный исторический факт, несмотря на неистовое противодействие Турции.

Тогда же мы начали обширную программу по работе с диаспорой под лозунгом «Наш общий дом – Армения». Чуть позже, уже после парламентских выборов 1999 года, провели первый форум «Армения – диаспора», где обсуждали состояние и будущее наших отношений.

Это был трудный и насыщенный событиями год. Многие намеченные тогда реформы и программы мы реализовывали несколько лет, пересматривали, обновляли, но неуклонно продолжали. Не все и не всегда получалось с первого захода: не хватало опыта, знаний, ресурсов, но воли и стремления добиться успеха было через край.

Мы смотрели вперед. А там уже приближались парламентские выборы 1999 года.

Консолидация политических сил. Выборы в парламент

Своей партии у меня не было, и я не собирался ее создавать, чтобы не связывать себя партийными обязательствами. К тому же я не желал появления очередной номенклатурной партии, как чаще всего происходило в постсоветских странах.

Я понимал, что парламент будет многопартийным, а моя беспартийность станет преимуществом и поможет сформировать парламентское большинство.

Кроме того, президент имел вполне достаточно полномочий для консолидации власти по Конституции того времени. Это оказывалось как сильной, так и слабой ее стороной. Сильной – когда президент эффективен, энергичен и ведет страну в правильном направлении: он сможет придать динамизм развитию страны, не увязнув во внутриполитических меркантильных интересах. Слабой – когда популизм и кумовство становятся частью управленческого стиля: тогда широкие полномочия президента оборачиваются препятствием для развития страны.

Подчеркнутое дистанцирование от межпартийных противоречий давало мне возможность быть арбитром в спорах, возникающих в ходе политической конкуренции. Опросы показывали, какие партии вероятнее всего войдут в парламент, и я видел, что со многими из них можно будет договориться. Не чувствуя угрозы получить враждебный парламент, я относился