В шатер вошел священник Хариан с завтраком и любимым бодрящим чаем Манфорда. Лысый священник был страшно удивлен, застав Манфорда бодрствующим.

– У вас что-то случилось? Вы плохо спали?

– Нет, я хорошо выспался. Сегодня мы сорвем все покрывала. Император останется доволен.

Хариан нахмурился.

– Будет ли?

– Уверен, что да.

Люди начали просыпаться и выползать из своих палаток. Манфорд выслал на площадь глашатая, чтобы привлечь внимание императора. Из дворца вышли императорские гвардейцы и принялись с любопытством наблюдать за суетой в лагере батлерианцев. Затем солдаты и офицеры снова скрылись во дворце. Несомненно, все увиденное ими будет доложено Родерику.

Манфорд безмятежно допил чай. Хариан привел с собой дюжину рослых мужчин, которых Манфорд решил взять с собой на аудиенцию.

На одной из аллей копошились батлерианские рабочие, принесшие с собой два массивных предмета, упакованных в алую, расшитую золотом, ткань. Манфорд мысленно улыбнулся. Родерик Коррино и его жена будут обрадованы и взволнованы, когда увидят, какой дар приготовил им Торондо и его ремесленники в знак восстановления мира.

Охваченные любопытством садовники, работники парка и несколько гвардейцев поспешили за рабочими, чтобы пресечь их недопустимую самодеятельность, но рабочие спокойно шли вперед, не обращая на преследователей ни малейшего внимания. Вслед за солдатами двинулась толпа батлерианцев.

Манфорд распорядился, чтобы его кресло поставили на возвышение, откуда было хорошо видно место предстоящего действа. Потом Манфорд перевел взгляд на дворцовый балкон, с минуты на минуту ожидая появления Родерика.

Священник Хариан грубым громким голосом пролаял команду, и рабочие принялись устанавливать принесенные ими предметы рядом с монументом трем мученикам. Покрывала были сдернуты, и все увидели, что рабочие принесли с собой резные каменные глыбы. Это был пьедестал. С помощью блоков рабочие, напрягая все силы, установили его в нужное положение. Каменотесы изготовили пьедестал так, чтобы он вписался в композицию монумента. Новая статуя должна была стать четвертой фигурой ансамбля.

Когда каменный пьедестал был установлен, на балконе появились император Родерик с Хадитой, вернувшейся из зоны бедствия. В другое время на площади при появлении императора раздались бы приветственные клики, но сейчас все внимание толпы было приковано к новому постаменту.

Манфорд дал знак, и Хариан приказал рабочим приступить к установке второго фрагмента, более массивного, чем первый. С помощью веревок и блоков двадцать мускулистых рабочих водрузили на пьедестал покрытую тканью фигуру. Манфорд не хотел, чтобы император и императрица раньше времени увидели статую.

Когда блок был установлен, Хариан повернулся к Манфорду лицом, ожидая следующего сигнала. Манфорд посмотрел на дворцовый балкон. Император Родерик не улыбался, но это не поколебало уверенности Манфорда.

Один из батлерианцев поднес к губам длинную трубу, а четверо других затрубили в фанфары, прославляя джихад и его героев. Когда музыка стихла, раздался голос Манфорда, усиленный мощным скрытым громкоговорителем:

– Когда случается трагедия, все, кто несет за нее ответственность, должны признать свою вину и искупить ее. Будем же всегда помнить тех, кто отдал свои жизни за построение нового, более совершенного мира, – он поднял руки. – Император Родерик и императрица Хадита, прошу вас принять этот дар от меня и моих последователей. С вашей помощью мы сохраним и спасем человечество и сохраним нашу общую душу. Разум человека свят.

Толпа ответила оглушительным ревом, повторив вслед за вождем: «Разум человека свят».

Манфорду стоило большого труда удержаться от слез, насколько он был горд, взволнован и умилен.

По его сигналу рабочие сдернули со статуи покрывало. На постаменте все увидели фигуру маленькой девочки в царственном наряде, с короной принцессы на голове. Лицо девочки излучало ангельскую чистоту.

– Наша борьба потребовала на свой алтарь жизни многих мучеников, но эту маленькую мученицу мы не имеем права забыть. Мы благоговеем перед памятью вашей погибшей дочери Нанты Коррино!

Толпа разразилась аплодисментами, и Манфорд ощутил гордость за содеянное.

Родерик, на высоком балконе, сам застыл, словно статуя, а Хадита пошатнулась, и ей пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть. Манфорд был уверен, что императрицу сейчас захлестывает любовь и озарение.

Это был наилучший способ выказать раскаяние и сожаление за то, что случилось с крошечной, беззащитной девочкой, погибшей во время разгула батлерианской стихии. Этот жест все расставит по своим местам и станет залогом примирения.

Император безмолвно взирал на все происходящее, вероятно, онемев от благодарности. Он поддерживал под руку жену, в то время как остальные дети императорской четы вышли на балкон, привлеченные шумом.

К аллее потекли толпы народа, глядя на новую статую, вставшую рядом с изваяниями Иблиса, Серены и маленького Маниона.

Манфорд снова заговорил:

– Отныне здесь будут четыре мученика! Мы установим монументы Нанте по всей империи, чтобы все помнили о невинной крови, пролитой во имя спасения души человечества. Нанта Коррино будет вечно жить в наших сердцах.

Император и императрица увели детей с балкона, и Манфорд смотрел на них, озадаченный их неожиданной реакцией. Но это уже не имело никакого значения, потому что верные батлерианцы все поняли правильно. Они отметят этот день так, как подобает – великой радостью и смирением.

Войдя внутрь дворцовых покоев, Родерик и Хадита упали в кресла. Даже отсюда были слышны ликующие вопли толпы. Родерик изо всех сил старался сохранить мужество и поддержать жену, но и его била крупная дрожь.

Принц Джавикко был растерян и подавлен.

– Зачем этот человек установил статую Нанты? Разве не он ее убил?

– Да, Джавикко, – ответил Родерик. – Он убил твою сестру, а теперь думает, что эта статуя заставит нас забыть об убийстве.

Хадита тихо плакала, прижавшись дицом к плечу мужа. Дети обступили их. Джавикко закрыл балконную дверь, но крики толпы продолжали долетать до их ушей. Этот рев живо напомнил императору рев толпы, убившей Нанту.

Кровь их дочери была лишь ничтожной частью невинной крови, пролитой этими дикими фанатиками, и Манфорд Торондо сделал большую ошибку, решив разбередить старые раны.

Хуже того, этот проклятый вождь батлерианцев поставил императора в невыносимое, безвыходное положение. Родерик едва ли сможет потребовать убрать статую дочери, но теперь, каждый раз выходя на балкон, он будет видеть огромное изваяние своей крошки, которое будет вечно напоминать о невосполнимой утрате. Манфорд на самом деле воображал, что эта статуя сможет утишить боль императорского семейства?

Хадита продолжала рыдать, а Родерик начал думать, как ему отреагировать на выходку Торондо. Он не мог приказать уничтожить статую, но не мог он и принять Торондо с распростертыми объятиями. Все было плохо, с какой стороны ни взглянуть на все это дело.