— Папа! — раздался крик.

Это был его сын. Господи, какое невезение! Мальчик был оченьпохож на Облонкова. И он тотчас же стал разглядывать лицо отца. Дети вообщегораздо наблюдательнее, чем мы думаем. Сын, очевидно, увидел синяки на лицеотца. И кровавые пятна на лестнице, там, куда сплевывал Облонков.

— Папа, что случилось? — спросил мальчик. Ему было примерностолько лет, сколько и моему Игорю. Нужно было видеть, с какой ненавистьюмальчик смотрел на меня. Он понял, — что у нас не просто разговор. Чутьеподсказывало ему, что у нас настоящий «мужской» разговор. Мальчик встал междунами, словно защищая своего отца.

— Иди, иди домой, — растерялся Облонков. — Иди домой, ясейчас приду.

— Нет, — сказал мальчик; он держал отца за руку. — Нет,пойдем вместе.

В глазах Облонкова была такая боль, что я дрогнул. Я понял:если сейчас не отпущу его, если посмею ударить отца при сыне, то сломаюмальчику всю дальнейшую жизнь. Он никогда не забудет этой сцены. Не забудетунижения отца. И вырастет в полной уверенности, что сила решает все. Он начнетмстить всем окружающим за унижение, испытанное в детстве.

— Сколько тебе лет? — спросил я неожиданно.

— Одиннадцать. — Мальчик даже не взглянул в мою сторону. Онсмотрел на своего отца и видел синяки на его лице. Облонков вздохнул. Ему тожебыло не по себе.

— Твою мать… — не выдержал я. Голова у меня раскалывалась,руки дрожали. Пистолет Облонкова лежал у меня в кармане пиджака. Свой же яуспел сунуть в кобуру. Но дело было не в оружии. Дело было в мальчике, которыйстоял между нами. Если бы он был постарше или младше, возможно, я что-нибудьпридумал бы. Возможно, подождал бы, когда отец уговорит его уйти. Но он был ввозрасте моего сына. И я не знал, что предпринять, ничего не мог сделать. Этотвнезапно появившийся мальчик совершенно меня обезоружил.

Облонков, очевидно, расценил мое состояние как крайнююстепень нетерпения. И испугался за своего сына, решив, что я могу использоватьмальчика для шантажа отца. Он подтолкнул его к двери.

— Уходи. Нам нужно поговорить.

— Нет.

— Уходи, — Облонков оттолкнул сына от себя. Оттолкнул стакой силой, что мальчик едва не упал. — Убирайся! — закричал он. — Ты мнездесь не нужен. Иди домой, я сейчас приду.

— Нет. — Мальчик глотал слезы, но не уходил. Очевидно, онпонимал все гораздо лучше нас, взрослых.

И я вдруг понял: если сейчас он уйдет, если отцу удастся егопрогнать, если мы останемся вдвоем на лестнице и после нашего разговораОблонков не вернется домой, то я потеряю нечто очень ценное. Я утрачу веру влюдей и в самого себя. Стану таким же подлецом, как тот, кто стрелял в СеменаАлексеевича и украл деньги у моего погибшего друга. Я понял, что не долженуподобляться тем выродкам, которые лишили моего Игоря денег на лечение.

— Подожди, — прохрипел я. — Подожди, не уходи, — я взялмальчика за руку.

— Он ни при чем! — закричал Облонков, пытаясь оттолкнутьменя от сына. — Он не виноват. Отпусти его, и я тебе все расскажу. Не трогайребенка.

Я оттолкнул Облонкова к стене и, наклонившись к мальчику,спросил:

— Как тебя зовут?

Мальчик молчал, очевидно, не доверяя подозрительномунезнакомцу.

— Он ни при чем, — пробормотал Облонков. — Отпусти ребенка.

До этой секунды передо мной стоял враг, которого я ненавидели который имел мужество молчать. Но теперь я видел растерявшегося отца. Я сновавзял мальчика за руку. Потом достал пистолет Облонкова.

— Нет! — закричал тот, опять бросаясь ко мне. — Ради Бога,не надо!

— Подожди! — крикнул я, отталкивая Облонкова. — Послушайменя, мальчик, — сказал я, обращаясь к его сыну. — Моему сыну примерно столькоже лет, сколько тебе. И он тяжело болен. Я с огромным трудом собрал деньги наего лечение, и вчера мой друг должен был их принести…

— Не надо. — Облонков не хотел, чтобы я рассказывал обо всемего сыну. Но это был мой последний шанс. Я осознал, что не смогу ничегосделать, пока этот мальчик стоит между нами.

— Мой друг должен был принести деньги, — повторил я. — Ноего убили и все деньги забрали. И теперь мне нечем оплатить операцию. А твойотец знает, кто это сделал, и не говорит мне. Понимаешь?

Мальчик не понимал. Он не хотел ничего понимать. Он смотрелна меня с яростью в глазах — такой взгляд бывает только у мальчишек ифанатиков. Я понял, что проиграл, и выпустил руку его сына. Отец порывистопривлек мальчика к себе. Я усмехнулся. В этот момент мне хотелось поменяться сОблонковым местами. Пусть меня бьют по морде, пусть пинают ногами, пусть дажестреляют в меня. Лишь бы мой Игорь был со мной и вот такими же глазами смотрелна моего обидчика. Такие секунды дорого стоят. В такие секунды зарождаетсядуховная близость между отцом и сыном.

Я смотрел на них и чувствовал, что завидую им. Я невольносблизил их, теперь они лучше понимали друг друга, чем до сих пор. Вытащив изпистолета обойму, я протянул оружие полковнику.

— Возьми.

Он не решался взять, словно чувствовал подвох.

— Ладно, поднимешь потом. — Я бросил пистолет на лестницу.

Облонков изменился в лице. Но он меня уже не интересовал. Япосмотрел в глаза его сыну. В них была та же ненависть, но уже и любопытство.

— Из-за твоего отца, — сказал я, — мой сын… Впрочем, об этомя уже говорил.

Я повернулся к лифту и нажал кнопку вызова. Облонковпо-прежнему прижимал к себе сына, словно не верил, что я ухожу. Я понимал, чтообязан остаться, понимал, что теряю свой последний шанс. Но я знал и другое.Если сейчас сын с отцом не вернутся домой, я убью в этом ребенке веру всправедливость, веру в чудо, веру в отца. А это гораздо хуже, чем убийство. Этотравма души человеческой, рана, которая не заживет никогда.

Я чувствовал себя совершенно опустошенным. Я проиграл повсем статьям. В тот момент, когда дверцы кабины открылись, я услышал за спинойголос мальчика:

— Папа, он сказал правду?

Я шагнул в кабину. И в этот миг Облонков все понял. Осознал,что, если я уйду, он остается один на один со своим сыном и с его вопросами. Вэту секунду он понял, что может потерять сына навсегда, потому что тотперестанет верить отцу. И он крикнул мне в спину:

— Подожди!

Я повернулся к нему…

В субботу утром на дачу приехал Чупиков. В этот момент, восне, Резо снова сидел в шкафу, а убийца точно знал, где именно он прячется.Внезапно проснувшись и услышав шаги во дворе, Резо потянулся к одежде, чтобывытащить пистолет, но оружия в кармане не оказалось. Резо вскочил с постели ибросился к столу в надежде отыскать пистолет. Шаги приближались, и Резо началиспытывать тот же панический страх, который овладел им в день, когда убийцыворвались в его квартиру. Чупиков был уже перед дверью, когда Резо вспомнил,что положил пистолет под подушку. Он бросился к постели. В этот момент адвокатотпер дверь и вошел в дом. Резо вытащил руку из-под подушки и утер испарину солба.