— Он лжет, — сказала Лунд, и они замолчали.

Букард сложил на животе руки, воззрился на нее.

— Он лжет, — повторила она.

— В квартире провести обыск, — приказал Букард. — Проверить подвал, участок в Драгёре. Узнать, куда вывозится мусор, проверить его тоже. Поставить телефон на прослушивание.

Майер как будто выпал из разговора: Букард диктовал, Лунд записывала.

— Сообщить Хартманну о наших действиях. И больше никаких проколов с прессой.

Он собрался уходить. Майер сказал ему вслед:

— Кстати, о проколах. Я бы хотел поговорить с вами наедине.

— Завтра, — отрезал Букард. — Сейчас мне нужна от вас работа, а не нытье.

— А что делать с ним? — спросил Майер.

Букард хотел сначала услышать, что скажет Лунд.

— Пока мы не провели полный обыск квартиры и загородного дома, ни он, ни его жена не должны там появляться, — сказала она. — Могут пожить у родственников жены или в гостинице. Паспорт у него нужно забрать. И ведите за ним наблюдение.

Что-то не складывалось, и Лунд никак не могла уловить, что не так…

— Кемаль утверждает, что в пятницу ездил на своей машине. Мы должны связать его с машиной штаба Хартманна. Он ведь одна из ролевых моделей?

До пресс-конференции оставалось пятнадцать минут. Скоугор давала последние указания:

— Отстранение вступает в силу немедленно. Я подготовила бумаги, администрация гимназии уведомлена.

Хартманн смотрел на документы, которые она разложила перед ним.

— Ты должен дистанцироваться от всей этой ситуации. Скажешь, что сожалеешь о допущенной ошибке и что ты помогаешь полиции в расследовании.

Он пробежал глазами текст заявления — извиняющийся тон, трусливая, эгоистичная позиция.

— Если спросят о ролевых моделях, скажи, что эту тему комментировать не можешь. Если кто-нибудь…

Хартманн встал из-за стола и заметался по кабинету — руки глубоко в карманах, синяя рубашка в пятнах пота.

— Для публичного человека крайне важно извиниться за любую ошибку немедленно. А потом оставить инцидент позади и двигаться дальше. В шкафу есть свежая рубашка, тебе нужно переодеться.

Он смотрел на сигнальный экземпляр завтрашнего номера газеты. На всю первую полосу — учитель Рама жмет ему руку на баскетбольном поле, оба улыбаются.

— Нет, я не понимаю. Он казался прекрасным человеком. Никто не сказал о нем ничего плохого. Я проверил кое-какие материалы. В его районе куча мальчишек, которым он помог не сбиться с пути, буквально от тюрьмы спас.

Первые три страницы были посвящены Кемалю.

— И я сыграл с ним в баскетбол.

Скоугор устало наблюдала за ним.

— А теперь оказывается, что всего за неделю до того он изнасиловал и убил одну из своих учениц.

Этот разговор наводил на Скоугор скуку.

— Нас ждут, Троэльс. Нужно еще настроить освещение, чтобы ты хорошо выглядел.

— Ты думаешь, он сделал это?

— Не знаю и не хочу знать. Я хочу одного: спасти тебя. Не ожидала, что это будет так трудно.

В дверь постучали. На пороге стояла Лунд.

— Чего вам? — неприветливо взглянула на нее Скоугор.

Она вошла: та же старая куртка, тот же черно-белый свитер, те же прямые волосы, небрежно стянутые в хвост на затылке. Эта женщина прицепилась к жизни Хартманна как репей к штанине.

— Хартманн просил, чтобы его держали в курсе, — сказала Лунд и пожала плечами, устремляя взгляд ярких глаз ему в лицо. — Вот я и пришла.

— Вы ведь, кажется, должны были уехать в Швецию? — спросил Хартманн.

Она улыбнулась на это:

— Чуть позже. Кемаль признал, что девушка приходила к нему в квартиру. Он утверждает, что потом она ушла, но с тех пор ее никто не видел. Мы…

— Ознакомьте нас с краткой версией, — вмешалась Скоугор. — У нас начинается пресс-конференция.

Снова улыбка, на этот раз немного другая.

— Хорошо, вот краткая версия. Возможно, он держал ее где-то взаперти. Мы не арестуем его, пока не обыщем его квартиру. Не факт, что арестуем после этого.

— Мы читаем газеты, — сказала Скоугор. — Все это нам известно.

— Мне нужны все журналы учета пользования вашими автомобилями за последние два года.

— Зачем?

— Судя по всему, Кемаль пользовался машиной, в которой нашли Нанну. Значит, должна быть какая-то связь…

Хартманн замер и медленно произнес:

— Он не водил эту машину.

— В ваших документах говорится, что участники программы интеграции имеют доступ к вашему транспорту, — возразила Лунд.

— Мы даем машины ролевым моделям программы, но только не новые. Эти мы арендовали всего на несколько недель специально для нужд кампании. Риэ?

Скоугор стояла в стороне, сложив руки на груди, и не испытывала никакого желания участвовать в этом разговоре.

— Риэ!

— Машины для предвыборной кампании должны быть абсолютно новыми, без изъянов, так как это влияет на имидж кандидата. Ролевые модели прекрасно обходятся никому не нужным старьем.

— Погодите-ка, — сказал Хартманн. — Так вы собираетесь предъявить ему обвинение?

— Если у нас будут более веские доказательства, то…

— Но если Кемаль никогда не садился за руль этой машины, как он мог вообще знать, что она наша?

— Может быть… — Она была растеряна, чего он еще ни разу не видел. — Может быть… Я не знаю.

Хартманн уцепился за свою мысль:

— Черные «форды» появились у нас всего недели полторы-две назад, он не мог знать о них. То есть, скорее всего, он не виновен! У нас через пять минут пресс-конференция, что мне, черт возьми, говорить?

— Я не занимаюсь вашими пресс-конференциями, Хартманн.

— Если бы не вы, нам не пришлось бы проводить половину из них! Вы уже ошибались. Какие у вас гарантии, что вы не ошибаетесь сейчас? Как я могу отстранять человека от работы, если у вас даже нет доказательств?

— Я прошу от вас только минимум содействия. В остальном вы делайте свою работу, я буду делать свою.

С этими словами она ушла. Скоугор выжидательно смотрела на него. В соседней комнате нарастал гул — журналисты уже собрались.

Хартманн достал из шкафа новый костюм, чистую рубашку, начал переодеваться.

— Троэльс, — не выдержала Скоугор, — только не вздумай пойти на попятную. Бумаги на отстранение уже готовы. Для твоей же пользы…

— Кемаль этого не делал. — Он радостно ухмылялся, застегивая рубашку. — Это не он.