Захожу в квартиру, никого нет, мама и Валера ещё на работе. Они всё-таки руководящий персонал, заканчивают позже, а я с работягами – раньше начал, раньше кончил. Поднимаю диван-раскладушку, в нише для постельного белья аккуратно лежат бутылки. За неделю набирается около ста пятидесяти штук, с учетом премиальных за допработы. Никто в части не знает, сколько я их получаю, но я этим не пользуюсь. Мне достаточно возможности жить дома, спать с женой. Ноги уже не выдерживают многочасовых тренировок на плацу. Тупо часами бить пятками в кирзовых сапогах об асфальт явно здоровья организму и голове не добавляет. В выходные загружу новенькую «шестерку» тестя и повезу полный багажник бутылок капитану Веселову. Как он ими дальше распоряжается, не знаю – это его дело. А моё – всё организовать, и за ребятами присматривать, чтобы никаких залетов. Если что случится, все открестятся, и тогда неприятностей не оберёшься, вплоть до штрафбата.

Поворот ключа в замке – мама вернулась с работы, рада, что меня застала.

– Тебя теперь и не увидишь, всё с женой или с тёщей. Они как вцепились в тебя, мне скоро ничего и не останется.

Понимаю, что в каждой шутке, есть доля шутки.

– Слышал, вчера у тебя была в гостях Аринина мама.

Мама прикрыла глаза и закачала головой.

– Не хотела тебе говорить, и не знаю, что сказать. Она ушла во втором часу ночи. Я думала, нервы не выдержат.

Я понял, что это уже не шутки. Может, материнская ревность?

– А в чём, собственно говоря, вопрос?

Жестом показала, что сейчас вернется, слышу, уже суетится на кухне. Конечно, ребенок ходит голодный, наверняка не кормят. Захожу, говорит по телефону, что занята, что Володя пришел, и сразу переключается на меня:

– Лариса Васильевна недвусмысленно дала мне понять, что решила меня познакомить с каким-то профессором. Мол, для меня это отличная партия. Уж не знаю, что на неё нашло, но она почему-то считает, будто лучше меня знает, что мне надо.

Пока мама говорила, я просматривал эскизы моделей к новому показу с прикрепленными к ним кусочки трикотажа, и сбился со счёта, сколько их. Я не предавал серьёзного значения разговору.

– Это же нормально. Она проявляет заботу о тебе. Почему это тебя так расстроило?

Мама посмотрела на меня грустными глазами, понимая, видимо, что я её не слышу.

– Она на протяжении нескольких часов ходила за мной, – я не знала, куда спрятаться, и это в моей собственной квартире! – и повторяла практически одну и ту же фразу: «Послушайте меня, так будет лучше», – и при этом пыталась положить мне руки на плечи, видимо, для убедительности. Поверь мне, я по-настоящему перепугалась. Не знаю, донесла ли я до тебя, что мне пришлось пережить, но второй раз я такого не вынесу.

Совместная жизнь с отцом расшатала мамину нервную систему, она легко возбуждается, но Лариса Васильевна в своей настойчивости иногда напоминает мини-танк. Так она требовала, чтобы я официально попросил руки дочери, но тогда всё-таки не выходило за разумные пределы.

Зазвонил телефон, мама жестом попросила меня снять трубку, а сама побежала на кухню. Я услышал удивленный голос Арины:

– Ты у мамы? А что ты там делаешь? Почему не идешь домой?

Я почувствовал, что от меня ждут оправданий. Действительно, почему я не иду домой? Но, с другой стороны, я и так дома.

– Забежал ненадолго, сейчас перекушу и приду.

Судя по тому, как она выдохнула, я сказал что-то не то.

– Мы не садимся без тебя. Так тебя ждать?

В это время мама накрывает на стол, ставит на салфетки свои любимые красные керамические тарелки.

– Володя, поговоришь позже, стынет всё. Иди быстро мой руки.

Беру телефон под мышку и волоку за собой извивающийся по полу провод.

– Арина, я скоро приду. Вы садитесь есть, не ждите меня.

– Как хочешь…

И короткие гудки. Опять напряжение на ровном месте. Я как между электродами, крутят ручку, и через меня пробегает искра. Есть уже хочется, надо скорее проглотить то, что на тарелке, и бежать.

Практически не разговариваю, оставляю чистой тарелку, целую маму, а она на прощание говорит мне:

– Не знаю зачем, но Лариса Васильевна довела до моего сведения, что ей мешают спать звуки, которые доносятся из-за стены, отделяющей их спальню от вашей комнаты. Мне всё это не нравится. Если хотите, переезжайте ко мне. В общем, не знаю, подумай.

Киваю головой и бегу, по ощущению, явно не домой. А вот убегаю явно из дома. Мы сейчас живем у родителей жены, отец с мамой тоже жили какое-то время у ее родителей, и им, как я слышал, тоже было непросто. А какой выбор? Арина жить у моей мамы не хочет, снимать пока нет возможности. Мысли и эмоции по кругу. Звоню в дверь.

При виде меня Арина улыбается.

– Мы ещё сидим за столом, есть будешь? Или можем вместе попить чаю.

Целую её, не давая говорить, она обнимает меня, чувствую тепло её тела.

– Где вы там? Давайте скорее, чай стынет, Арина!

Жена отстраняется от меня и тихо говорит:

– Пойдём, нас ждут.

Вхожу в столовую, здороваюсь. Виктор Иванович в халате. Он немного прищуривается, когда снимает очки.

– Здравствуй, садись. А мы обсуждаем тему Арининой диссертации. Время летит быстро, расслабляться некогда. Лариса Васильевна, кстати, говорила о тебе с ректором у себя в институте, он пообещал посодействовать в получении места в очной аспирантуре. Тоже нужно всё продумать заранее, чтобы вовремя подать документы.

Папа настаивал на том, чтобы я пошёл по его стопам и воспользовался предложением дяди податься в адъютанты. Аринин отец предлагает выбрать научно-преподавательскую деятельность. Сам я хотел стать актёром, но понял, что это не моё, что могу без этого жить. Хотел после окончания института пойти в автосервис, вроде бы интересно и деньги неплохие, но для моей новой семьи это не престижно, а так через три года кандидат наук, а это престижно. И вроде как неудобно отставать от Арины, не соответствовать, а я слушаю и думаю, что отец пошёл в военное училище, потому что так пытался обрести самостоятельность. И мама вышла за него замуж, чтобы обрести самостоятельность. А мне предлагают идти по пути, о котором я никогда не думал, чтобы обрести престиж, положение, достойную зарплату… Но как же тогда самостоятельность, независимость?

– Да, конечно, я готов сделать все от меня зависящее, но пока я в армии, вряд ли можно подавать документы…

Я понимаю, обо мне говорили, запущен некий механизм, и я должен быть благодарен, что меня встраивают в какой-то поток. Понимаю, что это может быть интересно, что это связано с моей специальностью, но я чувствую давление и напрягаюсь от необходимости благодарить. Мне это не сложно, но то, что я должен это делать, именно должен… Может, и Арина, с детства зажатая в рамках долга, правил, что-то потеряла или спрятала и теперь не умеет проявлять себя, свои желания… Мысли и эмоции живут своей жизнью, притягивают или прогоняют друг друга, при этом я пью чай. Лариса Васильевна поправляет чашку, комкает салфетку, подносит чашку ко рту и внимательно смотрит на меня. Вспоминаю мамины слова. У тещи интересные глаза: вроде карие, но если в них заглянуть, создается впечатление, что они не имеют четкого контура, словно подернуты легкой дымкой, а когда хозяйка начинает говорить, вспыхивают.