Шеннон сел на лавку, потирал свой кулак, а Руби подлетела к нему, обняла, расцеловала и чуть не расплакалась от нежности. Выглядели они премило.

Осборн улыбался и курил. Руби перевязывала ничуть не тронутый болью кулак Шеннона и трещала о том, как любит его, а парень, довольный собой, уверял, что к концу года они обязательно поженятся, как и планировали. Обида забылась.

Осборн пошутил, но никто не оценил шутки. А парню все равно: он посмеялся, бросил докуренную сигарету в лужу, где плавало уже прилично окурков, и взял новую. Пачка наполовину полная, сидеть можно долго.

Грейс не слушала, не обратила внимание на то, как быстро разошлась толпа, потерявшая всякий интерес к победителю и проигравшему. Она поняла потом, когда на поляне остались пятеро. Почувствовала дуновение ветра, коснувшееся щеки. Увидела, как легко поднялся с земли Шелдон, как непринужденно отряхнулся и ушел, словно никакого представления и не было.

А перерыв кончался. Начинались занятия.

XVI глава

Первые лучи солнца попадали в аудиторию сквозь украшенные разноцветными стеклышками окна и переливались. Витражи остались с тех пор, когда в помещении преподавали богословие. Лучи света, пробивавшиеся сквозь витраж, с которого взирал Уильям Оккам19, светили на учительский стол. С тех давних времен, казалось, заменили только парты и потолок. Пол до сих выложен потертым камнем, а по стенам расползались трещины.

Профессор Френсис сидел на своем месте и выглядел так, будто выполз из могилы перед уроком и не успел вернуть человеческий цвет кожи, только отряхнул землю с костюмчика. Жидкие отросшие волосы прилипли к черепу, глаза, и без того маленькие, круглые, темные, превратились в точки, прятавшиеся за стеклами очков. На тыльной стороне ладони появились старческие пятна, а ведь профессору не больше сорока.

К удивлению Грейс, было в его лице и отражение жизни: тонкие губы, обрамленные не очень густыми усами-щеткой и щетиной, заползавшей даже в уши, кривились в болезненное подобие улыбки, такое, будто бы Френсису приходилось говорить врачу, что бесплатная операция прошла замечательно, хотя анестезия так и не подействовала.

Но удивительное не кончалось: профессор был не один. Рядом, присев на край стола, скрестив руки перед грудью, сидел Шелдон Лэмб, все еще в очках от солнца. На его скуле налился след от кулака Шеннона, но в целом он выглядел так, словно только что вернулся с прогулки по средиземноморскому побережью: даже лучше, чем на первом занятии. Парень о чем-то рассказывал, монотонно, не двигаясь, еле раскрывая губы. Казалось, говорили уже долго: профессор слушал, не поднимая головы, а обычно смотрел студентам в глаза. Оба замерли как статуи.

Грейс медленно проходила мимо в надежде, что на нее обратят внимание. Но никто даже не посмотрел. А должны были.

Вдруг Шелдон пошевелился, ткнул в листы, которые лежали на столе, и почти наклонился к профессору, будто хотел сказать что-то так тихо, чтобы даже стены не услышали. Но стоило большей части студентов войти в аудиторию, — не сказав ни слова Шелдон развернулся, спрыгнул со стола сразу на пол, пролетев над ступеньками, и ушел прочь, растолкав столпотворение людей в коридоре.

Грейс замерла. Шелдон не должен уходить. Они еще не поговорили. Кто, если не он, должен остаться?

Но стоять долго не пришлось: Шеннон шел позади, почти таща Руби, которая повисла на его руке и о чем-то вдохновленно чирикала. Они словно сошли с экрана современной комедии. Еще немного и начнутся титры.

Грейс обернулась и увидела, с каким благочестием Шелдон прошествовал мимо обидчика. Казалось, его больше ничего в мире не заботило. И с какой ненавистью на него посмотрел Шеннон, как сжал руки в кулаки, как резко обернулся. На людях выигравший, но в душе — проигравший.

Осборн потянул Грейс за руку и прошептал:

— Сейчас все места вдали займут, пойдем!

— Займут? — повторила Грейс, но продолжала смотреть, как Шелдон растворялся в темноте коридора. Спокойный, будто плывущий по воздуху. Настоящий призрак.

— Грейс, на задних рядах, свободные места мельчают!

Позади галдели студенты, а в ушах Грейс хрипел белый шум. И только голос Осборна был чуть различим среди болтовни других.

— Если мы не сядем назад, я вылезу в окно! Не хочу сидеть впереди.

Он нежно взял Грейс за вторую ладонь, улыбнулся и повел к местам наверху.

— Ты на Лэмба засмотрелась?

— Да, — ответила Грейс.

— Я и сам любуюсь. Как второе пришествие, какое-то чудо.

— Слишком легко он идет после такого побоища, не думаешь? — прошептала Грейс.

— Ты думаешь, что у Шеннона такой сильный удар? — хмыкнул Осборн и повел Грейс к задним рядам. — Там и не пахнет.

— Откуда ты знаешь?

— Да так. Пробовал.

— Вы дрались? — Грейс вздрогнула.

— Да так, по пьяни, еще на первом курсе, кажется, весной, — сказал Осборн и бросил сумку на пустую лавку. — Дерьмовый виски подсунули. Шеннон еще бубнил, что переплатил.

— Еще и пьяные?

— Я бы так не удивлялся моему пьянству.

— Что случилось тогда? — перебила Грейс. — Почему вы дрались?

— Ну, мы тогда что-то не поделили в группе, несколько месяц всего вместе играть пытались, а Шеннону уже мало было. Видишь, ничего не меняется. — Осборн улыбнулся, достал из кармашка сумки тетрадь. — Тогда он разорался, начал кричать, что он, видите ли, важнее в группе, чем я. Видите ли, он умеет на двух инструментах играть, а ятолько на одном. То же мне, важность. Махал руками, слюной брызгал. Ну, я пытался успокоить, а он решил, наверное, что лучше сам меня успокоит, и с кулаками полез.

— Свет ты мой, да как так? — прохрипела Грейс. Кровь прилила к лицу. Ей стало жарко.

— Что? — будто бы опешил Осборн, но быстро переключился на другую мысль. — А, ну, он бросился на меня, а я в сторону отодвинулся. Он шарахнулся со всей дури на диван и начал дубасить подушки. Смешно было, я рассмеялся, а он увидел. Потом повернулся, один раз меня ударил-таки, но не больно.

— Куда он тебя ударил?

— Это разве важно? — Улыбнулся Осборн и бросил на