сюрприз, Руслан ему все же дал пару документов почитать, и он в очередной раз потерял дар речи, когда увидел, кому на самом деле принадлежит пятьдесят один процент пакета акций «Reduction company».

У него руки зачесались, так захотелось придушить ее к чертовой матери!

Столько лет… Он теперь уверен, что Марина давно его нашла, но молчала. Скрывала. Специально не пересекалась с ним.

Злости нужно дать выход, но бл*дь, возможности нет, а устраивать очередную словесную перебранку, себе дороже. В конце концов, у нее и вправду были причины.

Но если представить, что Илья бы не захотел его найти, Костя бы никогда о сыне так бы и не узнал. В этом он был уверен на сто процентов.

У него руки трястись от ярости начинали, стоило только представить, что все могло быть по-другому.

Возвращаясь к материальным благам и тем взглядам, что Марина на него бросала, так смотреть сверху вниз на человека, что выше тебя на голову, тоже нужно уметь, он опять себя чувствовал той жидкой субстанцией, что плавает в фаянсовых изделиях.

А водитель то, какой вежливый, но любопытство скрыть свое не смог, поглядывал внимательно в зеркало заднего вида и рулил уверенно и спокойно.

– Марь Сана, Савелий Петрович звонил.

– Что хотел?

– Не знаю, сказал не срочно, потом перезвонит.

– Ну, если сказал, значит, перезвонит, – женщина уверенно кивнула, и опять вернулась к просматриваемым бумагам, но спросила, чуть погодя, – А чего он тебе звонил?

– Дык, к Вам, сказал, дозвониться не смог.

– Да? Если опять позвонит тебе, ты мне сразу говори.

– Как скажете, Марь Сана. В магазин нам не надо?

– Любаша не звонила, значит не надо.

Костя молча слушал, и ему все больше становилось не по себе. Опять ломались установки, опять переворачивалось его мироощущение и мнение об этой чёртовой женщине. Думал, холодная расчетливая стерва, но такая стерва не станет тепло разговаривать с наемным работником, не будет, как-то только им двоим понятно, шутить. Он этот момент улыбок их, и переглядываний через зеркало успел заметить.

Это много говорило о ней, как о человеке, но в одном он все же оказался прав: броня есть, за нее она пропускает тех, кто дорог, кому верит и доверяет. Что в очередной раз доказывает, что эту женщину в черном платье и с алой помадой на губах он не знает.

Изменилась, заматерела. Как тот бриллиант приобрела много граней, и каждая открывает для него новую сторону ее личности.

Машина замедлила свой ход, и он отстраненно заметил, что живут в центре, на Проспекте Мира. С охраной на въезде, которая приветливо им махнула и пропустила во двор.

Этот Вася, припарковавшись, побежал открывать перед Мариной дверь, помог выйти из машины и, взяв портфель с документами, направился к крайнему подъезду.

Марина же оглянулась на него, кинула еще один предостерегающий взгляд и, подождав, пока он подойдет к ней, двинулась уверенным шагом к своему водителю.

Он шел, но внутренне был немного заторможен.

И только сейчас в мозгу взорвалась мысль, что увидит сына. Впервые увидит! Заглянет в глаза.

И ему стало страшно! Противно так, липко. До холодной волны по позвоночнику, до рези в глазах и горького привкуса во рту.

Сразу захотелось сигарету выкурить, а может и две, выпить бы еще чего покрепче.

Они вместе зашли в лифт.

Вася нажал на предпоследний этаж, седьмой. В тесном пространстве нового лифта ему еще хуже стало, и как-то так вышло, что он посмотрел на Маришку и увидел в ней отголоски собственных страхов и переживаний, хоть и запрятал их так далеко даже от самого себя, что на некоторое время забыл о них совсем.

Пусть его сын нашел его сам, но кроме самого простого вопроса «зачем?», его волновал вопрос «как?» он этот сделал.

В Маришкиных глазах четко видел страх, что сын расстроится, что Костя ему может не понравиться, или все выйдет из-под контроля. Что сам Костя в ее глазах не надежный, не годный для того, чтобы стать отцом, не биологическим фактором, а именно отцом. Марина сильно нервничала,– и это было видно по тому, как тонкие кулачки сильно сжимали ручки дамской сумочки, как старательно она контролировала каждый свой вздох, как сжала зубы, но старалась не играть желваками.

Ему еще гаже на душе становилось.

Мир рухнул к чертовой матери, и дошло, наконец, что все его деньги и связи, достижения в карьере, собственное эго, ничто, пустой звук, просто пшик.

Все в этом мире можно купить, нужно только правильно обозначить цену и свою цель. Он это знал достаточно давно, уяснил, да так, что привык мерить всех одной меркой.

Баб покупал, влияние покупал, и он, и Дима. Нужные связи завязывались тоже отнюдь не бесплатно, а за определенные услуги, уступки и одолжения. За годы привык считать, что большинство людей – это ходячие кошельки, разница лишь в том, сколько в каком кошельке наличности, и в какой валюте.

Ну не было в его мире и в его жизни доказательств бескорыстия, каких-то чувств. Были, скорей, исключения из правил, он и Таню безмерно уважал за ее чувства, за тонкую душу. Но, таких, встречал мало, да и не стремился доказывать, что есть вещи, которые не купишь ни за какие деньги. Если не деньгами платить, значит, чем-то другим.

А тут пришибло, внутренности узлом скрутило.

Мать его ребенка явно зарабатывает больше чем он, варится в одном и том же котле, знает мир так же, как и он. Обросла за годы здоровым цинизмом. И ее сын никогда и ни в чем не нуждался, кроме любви и ласки родных людей, семьи.

Костя понимал, что любовь Ильи нужно заслужить, что не купишь подарками крутыми, что вряд ли ему удастся удивить его поездкой на какой-то горнолыжный курорт, или еще что-то в этом роде. Благодаря матери, он никогда и ни в чем не нуждался, кроме отца.

Лифт давно остановился, Вася стоял возле одной из входных дверей, а Марина придерживала рукой двери лифта, чтобы те не закрывались, и тактично смотрела в сторону, пока он собирался с духом сделать шаг.

Поворот ключа в двери, и радостный голос Василия, – этот мужик и вправду начал его подбешивать:

– Мы дома!

Костя стоял за спиной Марины, практически не дыша, но, первой, в коридор выглянула женщина, лет сорока, в фартуке. Всплеснула руками и заулыбалась при виде нового лица в этом доме.

– Так у нас гости, что ж ты мне не позвонил, Вася? Я на стол уже накрыла, хоть