— А Самума?

— Когда очнется и придет в себя, очень не завидую здешним верхам. Особист в стане врагов хуже плазменной бомбы.

Глава 5

ЛНР, Счастье

Подвал был освещен, вверху тускло горел плафон, на бетонном полу кипа матрасов, по стенам змеились трещины. Скрючившись в углу монотонно скулил одетый в камуфляж парень, с тощей, непонятно в чем жизнь держится, шеи свисал медальон ВСУ, что удивительно. Обычно они гибли пачками за просто так, мудро оснащенные патронами не того калибра и гнаные на убой. В глазах светился животный страх. Взглянув на Браму отшатнулся, приняв за старшего караула, тот опустился на свободное место, и обвел подвал глазами:

— Можно жить. Здорова, хлопцы.

Солдатик окинул тоскливым взглядом. Совсем еще пацан, лет восемнадцать от силы, на щеках следы слез.

— Будем знакомы: Брамской Анатолий, особый диверсионно-разведывательный отряд. Самовольный дезертир.

Солдатик глянул с растерянностью — чему тут радоваться, признанию в дезертирстве?

— Сухоребрык Сергей, шофер. Я не стрелял, был шофером. Послали без карт, без ничего, езжайте. Вот и попали на блокпост.

— Тебе повезло — протянул руку для приветствия Брама — если не стрелял, так нечего и бояться.

— К стенке поставят и все. Тут одни сепаратисты и чеченцы.

— За что к стенке? Толковые шоферы везде нужны, даже тут. Дезертиры дело другое, я тоже не захотел стрелять, так стали стрелять в спину мне. Видимо, что бы в голове сознательность пробудилась, или остатки ума. Сам откуда?

— С Кировограда. Дома мать осталась, братья, что с ними теперь будет?

Брама прислушивался к гулу наверху.

— А я с Закарпатья. Что будет? Будут жить, как долго, не знаю. Как думаешь, в Украине, сейчас можно жить по-человечески?

— Не знаю — насупился солдатик — нам говорили тут одни террористы, наемники российские, армия ихняя.

Брама запрокинув голову расхохотался:

— Армия? Ну ты смешной. Такие же люди как я и ты, хотят жить, войны никто не хочет. Армией им предстоит стать.

— Так зачем здесь Путин?

— Не понял, где это? — вытаращил глаза путник — Тот что возле стенки спит, что ли? Не, кажись не Путин, у того лысина.

— Зачем войска его здесь?

— Мы вот искали-искали и не нашли. Нет войск, кругом одни украинцы. Это что же, со своими воевать, а нахрена?

Пока шофер рожал вопрос перебарывая страх, глаза его округлились. Почувствовав на шее пальцы Брама наклонился, заставив перелететь противника через себя и тот припечатал к стене. Вытянутый как жердь нападающий сполз, выдавливая шипящие слова.

— Потому и война. Кому-то не нравится, что даже в карцере говорим на ином языке — как ни в чем ни бывало продолжил путник — вот ты живешь в центральной Украине, я даже западнее этого, и ничего, понимаем друг друга. Язык только повод.

— Тогда зачем? — с сомнением спросил Сергей, опасливо поглядывая на копошащегося тощего.

— Вот это уже вопрос. Но ответить на него должен ты сам. Если не будешь думать, так и останешься простачком, которому легко задурить голову и отправить умирать вместо себя за корпоративные интересы. Эй ты, боец, давай знакомиться.

— Зі зрадниками в мене розмова коротка — просипел нападающий, держась за живот — всіх вас стріляти, живцем палити!

— Та ти що? — округлил глаза путник — дозволь поцікавитися, пане хороший, кого я ж зрадив? Цього хлопчака, чи може рідне Закарпаття, не ставши бруднити руки в братній крові? Гай-гай лебедику, добряче ж тобі довбешку замакітрили. Судячи з вимови пан із Вінниччини?

— Не брат ти мені, москальский наймите!

— Я в брати не тобi набиваюся. Мій брат не стане кидатися на беззбройного ззаду як злодій і боягуз, чи стріляти в жінок і дітей.

— Всіх на ножі, до самої Московії дійдемо!

— Ну от дійдеш ти, далі що? Вирізати всіх до ноги? А завіщо? А далi що? Сергію, тобі не заважає моє патякання?

— Что-что?

— То-то же — усмехнулся путник, поднимая свидомого винницкого парня и толкая к лежаку — болтовня моя не мешает? Видишь Серый, не против если буду называть так, по-москальски? Мы насколько поросли в друг друга, что даже не понимаем «исконно украинский». И это я старался на литературном, стань же по-закарпатски говорить, не понял бы ты ни черта. Стало быть, нужна некая общая основа, и создатель нынешней Украины дедушка Ленин учредил им русский язык. До дедушки Ленина в нынешней Украине было что где. Так пане?

— В смысле Ленин? Украина такой была всегда — недоуменно спросил Сергей, в пылу рассуждений забыв о страхе.

— Да? Ну этой версии не более двадцати лет, а раньше, в союзе, который ты вряд ли помнишь, история выглядела по-другому, более правдивая версия. До СССР же нынешний юго-восток был в царской России, а эти паны даже мовы своей не имели, все по ляхам побирались. От которых и получили унизительное определение — быдло. Которые после развала союза указывает вам кто вы есть.

— Всіх поріжемо… — сипел из угла пан — порвемо москальські кайдани…

— И с голой задницей в Европу — констатировал путник — они только этого и ждут. Вы нужны там как рабская сила и доноры органов. Что побледнел, Серега, разве не слышал о таком? Вот теперь думай, что будет с твоими, если победят эти паны! Ладно, хватит лясы точить.

— Не слабую ты им историю закатил, что твой замполит — раздалось от решетки — давай, выходи по одному.

Брама подхватился и насвистывая под нос стал подниматься по ступенькам. Серега боязно посмотрел на ополченца, тот не обращал на него о внимания, заинтересовано присматривался к путнику.

— Анатолий Петрович — зашептал шофер — а если нас на расстрел?

— Ну хоть какое развлечение. Не дрейфь, Серега, умирать за правду не страшно. Страшно жить сволочью и не успеть понять.

— Во дает — хохотнул ополченец в повязке-арабке — такого даже жалко стрелять. Складно поет.

— А ты ножом возьми — предложил путник, выходя на свет и щурясь от солнца — я даже поддамся.

Конвоиры заржали уже с ополченца. Тот сконфузился, указав дулом через плац. Серега совсем скис, Пан был в прострации, не понимая, как такое с ним, спасителем нэньки, приключилось. Их завели меж домов, губы