Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Стойте! Стойте! — раздался крик — Не бейте, он меня спас.
— В натуре что ли? — одна из фигур сплюнула на землю — Поднимите.
— Да-да! — кинулась девчушка — у нас все перепахали снарядами, прятались в подвалах, потом пришли нацики и всех…
Она разрыдалась, уткнувшись в грудь путника. Тот развел руки в сторону, держа на виду, хотя хотелось прижать свою спасительницу, укрывая от происходящего.
— Значит спас? — с сомнением хмыкнул старший — Лютый, отбери автомат.
— Сам отдам — прохрипел путник и двинув плечом сбросил ремень — только ее уведите отсюда.
— Откуда взялся такой сострадательный? Скольких ты убил, сволочь? — блеснул глазами приземистый Лютый.
— Не время — отрезал старший — Шатун, Скоба — обыщите, только быстро, тут полно нациков. Пойдешь с нами.
— Будто есть выбор — пожал плечами путник — Эти далеко. Через три км блокпост, три бэхи, минометная батарея.
— Проверим. Хорошо если так. Если нет…
— Не пугай, командир. Я свое отбоялся. Хочешь стрелять, стреляй. Назад мне ходу нет.
Командир посмотрел в невозмутимое лицо путника, потом кивнул:
— Скоба, Шатун, разведайте. Турист, Бушмен, конвоируем его к нашим. Там разберемся.
Он попробовал оторвать девушку от путника, но та прикипела к нему словно смола. Махнув рукой, подал знак, и группа растворилась в подлеске. Они петляли, пытаясь запутать след, делали много шуму, но он счел за лучшее промолчать. Его пустили вперед, на всякий случай направив стволы в спину. Канонада сместилась влево, била неуверенно и как-то нехотя. Неожиданно встал, игнорируя упершийся ствол.
— Чего остановился?
— Растяжка — каркнул путник — вон там, между деревьями.
— Ты че, в темноте видишь? Бушмен, проверь, может правда растяжка.
Мелькнуло приглушенное пятно фонаря, Бушмен растворился впереди, через минуту подал знак. Группа прошла вперед, цыганистого вида Бушмен удивленно посмотрел на командира:
— Точно растяжка, как он разглядел, может сам ее и поставил?
— Тут этих растяжек, задолбаешься запоминать. Возьмем левее, пройдем возле Райгородка, там вроде прижали нациков.
Начало светать, привыкшие к аномальной мути глаза различали строения, почерневшие коробочки сожженных дотла БТРов. Вскоре вышли к городку, которые были раскиданы тут словно горстью. Люди старались сидеть в домах, окна крест-накрест заклеены лентами, украдкой показывалась головы, настороженно провожая вошедших. Здесь кого только не было: и ополченцы, и нацгвардия, и солдаты, и наемники и все в камуфляже. Пойди разбери кто. Лучше держаться подальше. Брама держал спину ровно, заложив руки за спину, хотя связывать их не стали. Турист и Бушмен, вчерашние слесарь и таксист, опустив стволы вниз неосмотрительно шли с боку. Путник мог обезоружить их в считанные мгновения, только зачем? Пусть ведут. Там будут задавать вопросы, а это лучший способ услышать хоть какие то ответы.
Их привели к укрепленному бетонными блоками и мешками с песком зданию. По виду то ли администрация, то ли садик. Для школы двухэтажное здание маловато. Сбоку деловито проурчал поставленный на ход БТР, виднелись следы старательного, но спешного ремонта. Над броней развивалось странное знамя: красное, с двумя синими пересекающимися по диагонали, линиями. Он не был силен в геральдике, эти цвета мало что сказали, утешала русская речь и понятное поведение отряда.
— Здоров Кардан, здорово, Валик. Старший у себя?
— С ночи не уходил. А это что за тип с девицей?
— Вроде как нацик, а девушка наша. Утверждает, что он ее спас от отморозков, на руках вынес. Это мы видели, когда возвращались.
— Разберемся — скучающе бросил Кардан и отошел в сторону открывая проход.
Браму повели по узким коридорам, которые еще помнили мирное время и очереди из просящих людей. Кое где еще висели стенды, жовто-блакытнэ знамя от избытка любви содрано до дерева. Комендатура выглядела ожидаемо. Накурено, напряженно, несмотря на рассвет горят уцелевшие ртутные лампы. Воспаленные от недосыпа глаза коменданта резанули как по живому. Командир повторил.
— У реки подобрали нацика с девушкой. Говорит, спас, отбил от своих же отморозков. Девушка точно наша. Бушмен помнит по мирному времени, подвозил когда-то. Таксисты они такие: один раз увидел, запомнил на всю жизнь. Когда свалили, закрывал собой. Сказал у блокпоста пара коробочек и минометные расчеты. Мы прощупали, не врет. По виду контуженный, но стреляный.
— Откуда? — коротко бросил комендант, раскуривая бог весть какую сигарету.
— Русин из Закарпатья. Загребли, как и многих. Денег банку должен, отдавать нечем. На призыв не пошел, пришли сами, дали по голове и уволокли. Позже видимо пичкали какой-то наркотой, до сих пор продохнуть не могу.
— Скажи еще, не хотел, не стрелял. Все вы так поете…
— Не скажу — сжал зубы путник — может стрелял, не помню. Но и этих галицайских ублюдков уходя подавил. Нам даже салют в спину устроили. Спроси у командира, подтвердит. Какой смысл врать? Выведать ваши секреты?
— Воевал раньше? Думал будешь юлить, выгораживать. Отвечаешь четко, привычно.
— Воевал, но не здесь. Но буду, если позволите.
— Гляди какой наглый — обронил один из ополченцев — лопату в руки и пусть разгребает.
— Ты свое сначала разгреби, специалист. Мы едва на растяжках не взорвались. Это твой квадрат, ты божился там чисто.
— Да что я? — сник ополченец — Их натыкали мама не горюй, расчистишь тут.
— Имя, фамилия, звание…
— Брамской Анатолий Петрович. Вроде боец диверсионно-разведывательной группы. Документы отобрали.
Командир вынул из нагрудного кармана документы и передал коменданту. Тот изучал их какое-то время, хмыкнул:
— Женат значит. А ведь тут тоже жены, дети… Что вообще думаешь о ситуации в стране, правительстве?
— Что можно думать, если одних бомбят, а других по голове и в мясорубку? О них не думать надо, а