флажками и говорить «виключно українською» на дикой западенской гваре. Хотя ранее было все равно, что русский, что украинский, главное человек бы был хороший.

Вагон был полупустой, обычно масса народу, а тут почти никого нет. Придерживая пальто покинула метро, и под хлестким осенним ветром вышла в скверик, поймав себя на мысли, что это то самое место где впервые встретилась с Брамой, где иная жизнь выдернула ее из серой реальности. Сейчас реальность была даже не серой, а угольно черной, безысходно-безнадежной. Жители еще не понимали, насколько близок конец. Они вообще мало что понимали: дурман сойдет позже, когда будет куда холоднее, что еще можно пережить, и голоднее — но выживут далеко не все, только о них не упомянут в репортажах. Еще не верится, что это неизбежно. Полки супермаркетов еще полны продуктов, говорят, кое где даже урожай собрали, по принципу что не сгорело, то сгнило. Идет война на Донбассе, или как принято называть здесь — она подняла глаза на бигборд бойца в символике — АТО. В Иловайском котле сгорели нацгвардейцы, вкупе с западными инструкторами, но это где-то далеко, не здесь. Словно в иной реальности. Не слышно буханья пушек, не озаряют темень резкие визги «градов», налетающих мин и зарево горящих городов. Пока еще. Надолго ли?

Оклик Стаса вернул в реальность. Она присела на лавочку, поплотнее запахивая пальто и изучая будто впервые. Сухопарые черты лица, серые со смешинкой глаза смотрели насторожено, все еще не веря во весь этот бред. Что это возможно в их тихой мирной Украине. Но если придерживаться моя хата с краю, то не будет ни хаты, ни Украины, и мира тоже скоро не будет.

— Стоило ли приезжать, я помню твой адрес, сам бы добрался.

Наташа приоткрыла полу пальто и Ильин присвистнул.

— Ого, это где так разжилась? На Караваевых дачах?

— Пока была на работе, в квартире поселились галицайские хлопцы, хорошо хоть отражение не растерялось, а дальше сама.

— Ты что их всех, того? — выдохнув дым сигареты в сторону округлил глаза Ильин.

— Прикажешь проповеди читать? Так нету у них мозга, Стасик. Тот что был вымыли, и души там нет давно. Сожрали.

— Круто. Кто же тебя так натаскал, Брама?

— Если бы — улыбнулась воспоминаниям Наташа — после битвы при НИИ он все корил себя в произошедшем, что не уберег, и едва найдя мог потерять. Отдал Полине, это куда хуже. Та рада стараться, семь потов сгоняла, натаскивая на нормативы и рефлексы Севастопольского гарнизона. Умение выживать в любых обстоятельствах, при необходимости убивать всеми средствами.

— Кто бы меня так натаскал. А как же гуманизм, ценность человеческой жизни?

— Стасик, не тошни. Ты новости смотрел? Только не здешние зомби СМИ, а хотя бы полу лживые российские?

— Тут инет режут мама не горюй. О том, что пишут промолчу. Без автомата чувствуешь себя голым. Пока шел, три раза интегрировали на сознательность и готовность жертвовать деньгу и жизню. Едва не загребли добровольно-принудительно. Значит квартиру запалили и соваться туда не стоит. Главное ты цела. Если на нее выйдет кто-либо из наших, то я очень не завидую постояльцам.

— Вопрос как у Чернышевского — что делать? Трансгрессировать не можем, влиять на надмирные уровни тем более. За отсутствие «свидомого» патриотизма схлопочем по полной. Не знаю, как ты, но я едва не пустила автомат в дело. Четыре галицая избивали у обменника ветерана. Он не стал прятать орденов, зато остальные прятали глаза и проходили мимо. Теперь это норма, фашизма же нет.

— Ты плохая притворщица, прожигаешь глазами едва ли не насквозь. Тогда надо уносить ноги. По-прежнему воспитатель?

— Бывший. Сокращение. Наверное, детей воспитывать больше не нужно. Свободна на все четыре стороны, наличность есть.

— Это хорошо, можно крутится. Мое отражение, хотя какое к черту отражение, это теперь полноценные мы — было таким же липким на руки, обожало авантюры и скользкие дела. Теперь промышляю трофейными машинками из Донбасса, тебе часом не нужна?

Глава 3

ЛНР, окраины Райгородка

Ухнуло совсем рядом, взметнув комья земли и железа. За шиворот посыпалась струйка земли, Брама со стоном открыл глаза и наткнулся на ошалелый взор соседа по блиндажу. Воздух резал глотку перегаром, вонью немытого тела, чем-то, кислым, химическим. Сосед, разломав ампулу трясущимися руками засыпал содержимое в рот. Опять рвануло, в этот раз дальше, на излете.

— Протишокове? — просипел сухими губами путник, силясь избавится от рези в глазах и чугунного звона в голове.

— Таки добряче проясняє! Вашу курву сепаратиську матку… рассмеялся сосед — всіх на ремені поріжемо, москалики…

Это настолько выходило за грань понимания, заставив превозмогая боль сфокусироваться на плывущем пятне. Грязный камуфляж неопределенного цвета, странного вида броник, шевроны, каска. Куда же это швырнуло. Стоп. Шевроны. Шевроны с ясно различимой эсесовской свастикой и диковатый говор, который на родном Закарпатье никогда не опускался до такой похабенщины. Пощупав свой рукав скорее почувствовал нежели увидел такие же руны и принялся сдирать словно присосавшуюся гадину. Увидев недоумение, сосед заржал, тыкая пальцем:

— Дременути надумав, а ми здихай? Мусімо голови зложити за свободу, спробуєш втекти, тельбухи на світ випущу! Втямив?

Он вывалил целую кучу сложных ругательств, в которых смешались и львовский говор, и русский мат, и шипящие польские словца. Где-то рядом, сложно определить, видать основательно контузило, раздался неистовый женский крик. Сосед погано выщерился:

— Піймали легіні колорадку, зараз буде нам втіха!

В чем именно состояла забава добавить не успел. Наэлектризованное адреналином тело сделано рывок, дрыгнув ногами сосед рухнул со свернутой на бок шеей. То ли отпустило, то ли крик разбудил плывущее сознание, но боль уходила, вращение и дурнота ушла. Закинув на спину прислоненный к стенке автомат вылетел наружу. Наверху была ночь. Земля сотрясалась от далеких залпов артиллерии, тянулись по небу выжженные белесые нити, на горизонте вились дымные столпы. Крик резанул снова, не разбирая дороги путник кинулся вперед, стараясь не попасть ногой в воронки. Насильников было трое или четверо, на земле светлела фигура с которой срывали одежду. Он не помнил был ли на поясе штык-нож, или подобрал его позже у убитых — очнулся, когда все было закончено. На земле валялись пятна тел, а девчушка, закрываясь руками пыталась отползти.

— Не бойся — не узнав собственного голоса каркнул путник — не обижу.

Девчушка пребывала в шоке, запахнув на ней разорванное платье сгреб на руки и держась