– Видать, религия – твой конек. Надо полагать, ты незамедлил забрать эти кресты? – Лелуп проворно обшарил рваную рясу, но не нашелничего, кроме простенького, потемневшего от времени серебряного крестика,который отшвырнул с величайшим презрением, но Анжель успела заметить, что монахторопливо прижал крест к губам, прежде чем снова надеть на себя.

– Осечка! – хмыкнул Лелуп. – Ну-ка, Туше, напряги мозги, чтоты еще знаешь о монахах?

Туше всей пятерней поскреб грязную, засаленную голову.

– Ну что тебе сказать? – произнес он раздумчиво. – Помнится,одному священнику мы спалили слишком густую бороду, чтобы лучше расслышать, гдеон прятал церковные сокровища.

Глаза Лелупа сверкнули.

– А вот мне кажется, что этому придурку мешает говоритькапюшон на его башке. Что, если снять с него рясу, но, чтобы рук не пачкать,зажечь эту дерюгу?

Анжель тихо ахнула, и быстрый, как молния, взгляд из-подкапюшона пронзил ее. Сердце забилось в горле, да так, что она с трудом могладышать, с трудом разомкнула губы, чтобы вымолвить:

– У-мо-ляю вас…

Сабля вывалилась из рук Лелупа, и он обернулся к Анжель свыражением величайшего изумления на своем заросшем кабаньем лице.

– Что я слышу?! Ты наконец-то разинула рот, девка?

– Да брось ты, Лелуп! – захохотал Туше, и к немуприсоединились остальные французы. – Не далее вчерашнего вечера я слышал, кактвоя мадемуазель орала во всю мочь – вот только не понял, от радости или отстраха.

– А мне что за дело ее радость? Быть с ней – все равно что всугроб толкать, так эта сучка холодна. Ну, конечно, я помял ей бока, чтобы хотьноги раздвинула пошире!

Анжель на мгновение зажмурилась. Почему-то ей былоневыносимо стыдно перед монахом. Его взгляд жег ее, как огонь, хотя она даже немогла увидеть его лица.

– Стыдись! – Туше обращался к Лелупу, но при этом похотливопоглядывал на Анжель. – Ты позоришь знамя французской галантности! Уверяю тебя,какая-нибудь московская барыня, сквозь которую подряд прошел десяток нашихмолодцов, с удовольствием вспомнит каждого из них, ибо они ублажили не толькосебя, но и даму!

– Ну, эту льдину только факелом можно растопить! – злобноощерился Лелуп, и в глазах Туше блеснула робкая надежда.

– Если она тебе уже надоела, я бы не прочь попробовать своисилы… авось у нее будет что вспомнить!

– Да и на меня дамы никогда не обижались, – подал голосТолстый Жан, а ему вторили еще трое.

Анжель поднесла руку ко лбу, силясь вспомнить что-то. А ведьнечто подобное уже случалось с ней… неприкрытая похоть в глазах мужчин,насмешки – и полная безысходность, полная беспомощность!

Голос Лелупа вернул ее к действительности.

– Ты, кажется, упоминал о крестах с красивыми камушками? –спросил он с самым безразличным видом.

Однако Туше не обмануло это напускное равнодушие.

– Ну, ты хватил, Лелуп! Не высока ли цена за девку? Мне ведьона нужна только на разочек!

– Покажи крест! – не терпящим возражений тоном сказал Лелуп,и Туше, мученически закатив глаза, принялся шарить под одеждой, с трудомпродираясь сквозь надетые на него женские шубы и салопы.

Наконец что-то блеснуло в его грязной руке, и этот блесксловно высек искру в прищуренных глазах Лелупа.

– Ты отдашь мне крест, – изрек он таким голосом, что бедныйТуше поперхнулся. – Но девку возьмешь не один раз, а… сколько тут камешков,пять? Ну вот, пять раз. Ладно уж, шестой – за сам крест.

– Но крест-то с капелькой наверху! – начал торговатьсязаметно повеселевший Туше. – Семь раз.

– Черт с тобой, – отмахнулся Лелуп. – От нее не убудет. Иеще вот что, Туше. Если тебе удастся растопить этот сугроб, то получишьнаграду: восьмой раз!

– Думаю, что заработаю и девятый, – с самодовольным видомизрек Туше, но тут вмешался Толстый Жан:

– Как хочешь, но это не по-товарищески, Лелуп! Если бы мызнали, что ты просто хочешь заработать на своей девке, то смогли бы кое-чтопредложить. Я ведь ушел из Москвы не с пустыми руками… да и другие тоже!

– Разумеется! – поддержали его остальные. – Мы заплатимтебе, Лелуп!

– Теперь для меня ты и свободного вечерка не отыщешь? –Лелуп грубо облапил Анжель. – Между этой толпой и не втиснешься! Впрочем, я ещепосмотрю, что вы там предложите. А ну, выворачивайте карманы!

И тотчас же воспламенились французские натуры, способныевозбудиться от малейшего намека на блуд. Мужчины, одетые подобно Туше,принялись торопливо рыться в своих шубах-салопах, а Туше по-хозяйски схватилАнжель за руку и потянул к себе.

– Зачем ждать вечера? Пойдем-ка, моя прелесть. Тебекто-нибудь говорил, какие у тебя чудные глазки? Они давно зажгли огонь в моемсердце. А твои губки… о, как давно я мечтал их поцеловать! Крошка моя, да послеэтого поцелуя ты забудешь обо всем на свете.

– Крошка?! – захохотал Лелуп. – Да она выше тебя на голову,эта крошка!

Как и все мужчины маленького роста, Туше терпеть не могподобных замечаний.

– Держу пари, что проткну ее поглубже, чем ты! – запальчивовыкрикнул Туше. – Мне приходилось видеть здоровяков, у которых между ногболтался какой-то жалкий червячок, в то время как у меня…

– А ну, покажи! – взревел Лелуп, принимаясь расстегиватьштаны. – Толстый Жан, будешь судьей!

– Это почему же? – обиделся тот. – У меня тоже есть чтопоказать! – Он схватился было за ремень, однако его опередил Туше, сторжествующим видом обнаживший свое мужское орудие, почему-то имевшеетемно-коричневый оттенок – то ли от грязи, то ли в силу естественных причин.

Анжель зажала ладонью рот. Ее вырвало от отвращения. Она смольбой в глазах глянула в угол, где стоял монах, чая хоть какой-то защиты,хоть слова, которое вразумило бы этих скотов, однако ужаснулась, заметив, чтотам никого нет. Монах втихомолку скрылся!

Не думая, не рассуждая, она бросилась было к двери, однако,преграждая ей путь, мимо просвистела пуля, едва не задевшая Анжель. Онапронзительно вскрикнула от страха.