Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дождь усиливается, Элеонора торопится выйти на старую дорогу, прокладывает путь через колючие кусты. Свиньи бодро семенят впереди. Девочка поднимается на паперть. Одна из створок подгнивших деревянных дверей сорвалась с петель и лежит на каменных плитах, между которыми весной прорастают колоски из семян, принесенных ветром. Клирос устилают сухие листья, в них гнездятся многочисленные землеройки. Свиньи тут же начинают искать личинок в обломках, на которые гадили поколения голубей и хищных птиц. Разошедшиеся, продавленные доски старинных скамей покрыты толстым слоем помета, птицы пугаются, шумно взлетают под потолок, устраиваются на источенных долгоносиком балках, воркуют, переступают лапками, вниз сыплются опилки, на них льется свет через уцелевшие витражи. Цветные стекла замутнены пылью, растительным соком и пыльцой. В часовне стоит запах нанесенной земле раны – затхлый душок пещеры, кварца, глины и грязи. Когда день прорывается через переплетение ветвей, по обломкам скользят переливчатые отблески. Элеонора подбирает с пола клубки перьев, перемешанных с пометом. Дома она бросит их в теплую воду, выловит из тазика белые хрупкие косточки мелких грызунов и спрячет их в карман платья. Девочка возвращается на ферму в сопровождении фыркающих от сытости свиней. В хорошую погоду она выходит на дорогу нарезать на обочинах крапивы и чертополоха, перебирается на залежные земли и рвет дикий шпинат, лук, одуванчики, щавель, верхушки полыни и колокольчики (их цветки разжижают и горячат кровь скотины). Элеонора складывает «добычу» в подол платья и несет матери, та рубит зелень на кухонном столе и кидает в похлебку, предназначенную свиньям.
Первые годы проходят в заботах о скотине и скучных днях в классе коммунальной школы. Здание прилегает к мэрии и отапливается дровяной печью, окна смотрят на двор, который после первых же осенних дождей превращается в грязное месиво. Когда винодел устанавливает на деревенской площади перегонный аппарат, алкогольные пары окутывают школьный двор и на переменах пьянят учеников. K шести годам кожа рук и ног Элеоноры посинела и растрескалась, часто при свете свечи ей приходится вытаскивать иголкой камешки и травинки из кровоточащих ссадин. Больше всего на свете малышка любит чистить скребницей потный бок кобылы, а потом протирать его пучком соломы в тихом стойле пустого хлева, где по полу, вдоль балок, с писком носятся полевки. Элеонора обожает полутемное помещение за кухней, там пахнет вареной картошкой, ботвой и кислым молоком. Пожалуй, здесь ей уютнее, чем в школьном дворе под ореховыми деревьями, хотя там она играет с другими детьми, бросает на землю косточки летучих мышей или прыгает в классики с девочками в форме и сабо.
Однажды, ветреным днем, Элеонора идет по полю к отцу. Он пашет на двух волах – давит всем телом на обжи[6] и хлещет костлявые крупы палкой из остролиста. Девочка слышит обрывки фраз, которые выкрикивает отец, она спотыкается в пустых бороздах, ветер треплет и путает волосы, и они то и дело закрывают ей лицо. Отец останавливает животных, нагибается, поднимает ком жирной блестящей земли, долго принюхивается и бережно растирает его коричневыми пальцами. Сухие, охрового цвета почвенные крошки цепляются за волоски на тыльной стороне ладони. Девочка застывает в отдалении, чувствуя глубину связи, установившейся в этот момент между человеком и землей с ее загадочной чувственностью. Позже, после дождя, когда на поле уже никого, кроме нее, нет, она зачерпывает пальцами черную тягучую землю, лепит из нее некое подобие фаллоса, задирает юбку, присаживается и подносит его к обнаженным половым губам.
Мать связывает лапы кролика, которого только что прикончила, тюкнув по затылку, – пульс еще стучит. Она подвешивает тушку на вбитый в стену крюк над медным тазиком. В карем, с расширившимся зрачком глазу зверька попеременно отражаются блестящий лужами двор, низкое осеннее небо и сосредоточенное лицо женщины, которая точит нож о ствол ружья. Она делает короткое вращательное движение и вылущивает глаз, стараясь не повредить шкурку все еще содрогающегося животного, потом бросает его в пыль, а из пустой глазницы хлещет густая кровь. Капли с мерным звуком падают на дно посудины. Женщина убирает миску, и черные капли ударяют в потемневшую гранитную столешницу, растекаясь по ней, как по жертвенному камню. Хозяйка отрезает кролику лапки и резким «раздевающим» движением снимает шкурку. Мех будет сушиться на солнце вместе с хвостиками-амулетами. Хрящеватый позвонок сияет под закраиной белых волосков. Случается, кошки крадут эти обереги, чтобы сжевать в каком-нибудь укромном уголке, подальше от глаз людей. Женщина склонна к суевериям: увидев паука-крестовика с рисунком на спинке, она непременно крестится. Свиные мочевые пузыри вяляются на кухне под потолочной балкой, защищая всю ее семью от сглаза. Иногда из них делают фляги. В грозу из страха перед громом, который якобы может погубить урожай, она подкладывает под несушек старые подковы. Куры застывают в неподвижности в птичнике, сплетенном из веток и крытом дроком, а белые молнии погружают в оцепенение всю деревню. В августовскую жару животные держатся в тени деревьев и лениво отмахиваются хвостами от мух и слепней. Отец строит небольшой загон в стороне от свинарника. Молодой подсвинок жадно пьет воду из желоба, свиноматка готовится рожать у стены. Во время сбора желудей она «согрешила» с диким кабаном, и малыши рождаются с бархатистой шкуркой и полосками на спине. Если одна из свиноматок кормит поросят, Элеонора укладывается рядом на солому и сосет вместе с ними, упираясь лбом во влажную теплую шкуру, слегка пахнущую молоком. Перед продажей языки поросят осматривает специалист. Он должен выяснить, нет ли у них цистицеркоза, загадочной свинячей болезни, о которой мало кто знает что-то конкретное. Окруженный мальчишками и зеваками, под пристальными взглядами продавца и покупателя, в парке, кишащем розовыми малышами, «служитель культа» хватает поросенка за заднюю ногу и придавливает коленом