(ОХ, МАМОЧКА, ИЗВИНИ, ТЕБЕ БОЛЬНО, БИНТЫ, МАМИН КРИК, ОНАЗАКРИЧАЛА, Я ЗАСТАВИЛА МАМОЧКУ КРИЧАТЬ, И Я НИКОГДА СНОВА... НИКОГДА... ПОТОМУЧТО ЭТО – ПЛОХОЙ ПОСТУПОК) в кухне, когда она была маленькой... но думать обэтом тяжело. Это был Плохой поступок, потому что, когда ты выпускаешь это наволю, оно добирается повсюду. А это так страшно.

Было еще и разное другое. Посыл, например; папочка такназывал это – мысленный посыл. Только ее посыл оказывался гораздо болеесильным, чем папочкин, и у нее никогда потом не болела голова. Но иногдапосле... вспыхивал огонь.

Слово, которым назывался Плохой поступок, звенело в ееголове, пока она стояла, нервно поглядывая на телефонные будки: пирокинез.«Ничего, – говорил ей папочка, когда они были еще в Портсити и, как дураки,думали, что в безопасности. – Ты – сжигающая огнем, милая. Просто большазажигалка». Тогда это показалось забавным, она хихикнула, но теперь это совсемне выглядело смешным.

Другая причина, по которой ей не следовало давать свойпосыл, – они могут обнаружить. Плохие люди из Конторы. "Не знаю, что онисейчас знают о тебе, – говорил ей папочка, – но я не хочу, чтобы они обнаружиличто-нибудь еще. Твой посыл – не совсем как мой, малышка. Ты не можешь заставитьлюдей... ну, менять свое мнение, ведь правда? «Не-еее...»

«Но ты можешь заставить предметы двигаться. Если же ониувидят какую-то закономерность и свяжут ее с тобой, то мы окажемся в ещебольшем переплете, чем сейчас».

ТУТ НУЖНО УКРАСТЬ, А КРАЖА – ТОЖЕ ПЛОХОЙ ПОСТУПОК.

Ничего. У папочки болит голова, им нужно попасть в тихое,теплое место, пока ему совсем не стало тяжело думать. Чарли шагнула вперед.

Там было около пятнадцати телефонных будок с полукруглымискользящими дверьми. Быть внутри будки – все равно что в огромнейшей капсуле стелефоном внутри. Чарли видела, проходя мимо будок, – большинство темные. Водну втиснулась толстуха в брючном костюме. Она оживленно разговаривала иулыбалась. А в третьей будке от конца какой-то парень в военной форме сидел намаленьком стульчике при открытой двери, высунув наружу ноги. Он быстро говорил.

– Салли, слушай, я понимаю твои чувства, но я все объясню.Абсолютно. Знаю... Знаю... дай мне сказать... – Он поднял глаза: увидел, что нанего смотрит маленькая девочка, втянул ноги внутрь и задвинул полукруглую дверь– все одним движением, как черепаха, убирающаяся в панцирь.

Спорит со своей подружкой, подумала Чарли. Учит уму-разуму.Никогда не разрешу мальчишке так учить меня.

Эхо гудящего громкоговорителя. Страх, разъедающий сознание.Все лица кажутся чужими. Она чувствовала себя одинокой и очень маленькой,сейчас особенно тоскующей по матери. Она шла на воровство, но имело ли этокакое-либо значение? Они украли жизнь ее матери. Хрустя бумажным пакетом, онапроскользнула в последнюю телефонную будку, сняла трубку с рычага,притворилась, будто разговаривает – привет, деда, да, мы с папочкой, только чтоприехали, все в порядке, – и смотрела через стекло, не подглядывает ликто-нибудь за ней. Никого. Единственным человеком поблизости была стоявшаяспиной к Чарли чернокожая женщина, она получала из автомата страховку на полет.

Чарли взглянула на телефонный аппарат и вдруг передала емуприказ, толкнула его.

От усилия она бормотнула что-то и закусила нижнюю губу, ейпонравилось, как та скользнула под зубы. Нет, никакой боли она непочувствовала. Ей нравилось вот так толкать вещи, это обстоятельство тожепугало ее. А что если ей всерьез понравится это опасное занятие?

Она опять совсем слегка толкнула таксофон – из отверстия длявозврата монет вдруг полился серебристый поток. Она попыталась подставитьпакет, но не успела – большинство четвертаков, пятаков и десятицентовиковвысыпалось на пол. Она наклонилась и, поглядывая через стекло, смела сколькосмогла монеток в пакет.

Собрав мелочь, она перешла в следующую будку. В соседней всееще разговаривал военнослужащий. Он снова открыл дверь и курил.

– Сал, клянусь богом, я это сделал! Спроси хоть своегобрата, если мне не веришь! Он...

Чарли плотно задвинула дверь, приглушив слегка ноющий звукего голоса. Ей было всего семь лет, но она чувствовала, когда лгали. Онавзглянула на аппарат, и тот отдал свою мелочь. На сей раз девочка точноподставила пакет – монеты посыпались в него с легким мелодичным звоном.

Военнослужащий уже ушел, когда Чарли выскользнула из своейбудки и вошла в его. Сиденье все еще было теплым, и в воздухе, несмотря навентилятор, противно пахло сигаретным дымом.

Деньги прозвенели в пакет, и она двинулась дальше.

***

Эдди Делгардо сидел в жестком контурном пластиковом кресле,посматривал на потолок и курил. Стерва, думал он. В следующий раз пустьхорошенько подумает, прежде чем откажет ему в постели. Эдди это, и Эдди то, и,Эдди, я никогда не захочу видеть тебя снова, и, Эдди, как ты можешь быть такимжесто-о-ким. Но он уже показал ей за это надоевшее я-не-хочу-видеть-тебя-снова.Он был в тридцатидневной увольнительной и теперь направлялся в Нью-Йоркпоглазеть на виды Большого яблока и пройтись по барам для одиночек. А когда онвернется, Салли сама будет как большое спелое яблоко, спелое и готовое упасть.Никакое разве-ты-меня-совсем-не-уважаешь не пройдет с Эдди Делгардо изМарафона, штат Флорида, и если она вправду верит бреду о том, что егостерилизовали, так ей и надо. Пусть бежит, если хочет, к своему захолустномубратцу-учителю. Эдди Делгардо будет водить армейский грузовик в ЗападномБерлине. Он будет...

Течение полувозмущенных, полуприятных мечтаний Эдди былопрервано каким-то странным ощущением теплоты, поднимающейся от ног: словно полвнезапно нагрелся на десять градусов. А вместе с этим ощущался какой-тостранный, но вроде чем-то знакомый запах... не то чтобы что-то горело... может,что-то тлело.

Он открыл глаза и первое, что увидел, была та девчушка,котора толкалась около телефонных будок, девчушка семи или восьми лет,выглядевшая порядком измочаленной. Теперь у нее в руках был большой бумажныйпакет, она поддерживала его снизу, словно он был полон продуктов или чего-тоеще. Но все дело в его ногах.

Он чувствовал уже не тепло. Он чувствовал жар. Эдди Делгардопосмотрел вниз и закричал:

– Боже праведный Иисусе!

Ботинки горели.

Эдди вскочил на ноги – головы повернулись в его сторону.Некоторые женщины в страхе завизжали. Двое охранников, болтавших с контролершейу стойки «Аллегени эйрлайнз», обернулись посмотреть, что там происходит.

Но все это не имело значения для Эдди Делгардо. Мысли о местинапрочь вылетели у него из головы. Его армейские ботинки весело горели.Начинали гореть обшлага зеленых форменных брюк. Он мчался по залу со шлейфомдыма, словно им выстрелили из катапульты. Ближе всего был женский туалет, иЭдди, обладавший поразительно развитым чувством самосохранения, с ходупротянутыми руками толкнул дверь этого туалета и, не поколебавшись, влетелвнутрь.