— Не может быть! — недоверчиво проговорил Жихарев.

— Он, он! — подтвердил Половнев, — Все сходится: и имя, и отчество, и фамилия. И стихи пишет. И вообще, других Ершовых в нашем селе нету.

— Да я и подумать не мог! — теперь уже обрадованно вскричал Жихарев. — Боже ты мой! Вы — в кузнице, с молотом! — и, раскинув длинные руки, с добродушной улыбкой быстро подошел к Ершову, обнял его.

Ершов стоял оцепенев, втайне опасаясь запачкать шикарный дорогой костюм представителя газеты. Слова «талантливый, интересный человек» потрясли его. «Не путает ли он меня с кем-либо? Да нет же! По имени, отчеству назвал!»

Волнующая сила этих слов заключалась в том, что сказаны они были до того, как Жихарев узнал, кто перед ним.

Постепенно преодолевая растерянность и смущение, Ершов, когда представитель газеты наконец выпустил его из объятий, открыто, доверчиво посмотрел на него своими голубыми глазами, ярко блестевшими на измазанном лице. Сложные чувства охватили его: и неподдельная радость встречи с настоящим живым поэтом, стихи которого печатаются в областной газете, и благодарность за ободряющие слова, и в то же время сомнение — тот ли это Жихарев, который писал ему жестокие письма?

Половнев смекнул, что от корреспондента теперь скоро не отделаешься, и отпустил Ершова домой:

— Ступай поговори с товарищем, коли такое дело, заодно и пообедаешь!

2

Председатель правления колхоза «Светлый путь» Дмитрий Ульянович Свиридов разговаривал с огородным бригадиром Плуговым, сидевшим у самого стола в старинном кресле. Длинные темные густые усы совсем закрывали рот бригадира, и казалось, словам нелегко пробиться через такое плотное заграждение. Но когда Плугов говорил, комната наполнялась необычайным гулом. «Ого! Вот это бас! — невольно восхитился Жихарев. — Пожалуй, пооктавистей, чем у Михайлова»[1].

Ершов, представив корреспондента Свиридову и Плугову, заспешил в кузницу, опасаясь, что Петр Филиппович уже давно ждет его. За разговором-то время идет незаметно, а с тех пор, как он с Жихаревым покинул кузню, прошло уже больше двух часов.

Жихарев, поздоровавшись с председателем и бригадиром, отошел к окну и сел на старый венский стул, надсадно и обидчиво скрипнувший под тяжестью его плотного, обширного корпуса.

Непосредственное, хотя и недолгое пока, знакомство с Ершовым обескуражило, повергло его в изумление. Витиеватые письма с архаическими словами, вроде «сей», «каковой», «якобы» и т. п., старомодный стиль стихов с точными размерами и круглый почерк, похожий на почерк Горького, — никак нельзя было предполагать, что Ершов молодой человек. А оказалось, пииту всего двадцать три года, то есть он моложе самого Жихарева. Осечка вышла и насчет грамотности, культурности. Ершов неплохо знал родную литературу, был знаком с западной, читал Гомера, Данте, Мильтона, Шекспира, Бернса, Гёте, Гейне… и в таком объеме, в каком сам Жихарев не читал. На вопрос, где он, живя в селе, доставал такие книги, Ершов ответил, что от помещика осталась уйма книг и все они попали в библиотеку Даниловки. Ну, и новые поступают. Кроме того, он много читал, когда служил в Красной Армии.

За обедом, вызвав Ершова на разговор о западных классиках, с намерением проверить его знания и «поприжать к стене» — что же ты, милый друг, берешься за перо, а знаний нет, — Жихарев попал было впросак. Ершову нравилась «Божественная комедия» Данте Алигьери, и он начал цитировать ее, объяснять, почему поэт Италии написал знаменитую поэму и как он своих политических противников разместил в аду. Жихарев и о врагах Данте и о самом поэте имел весьма смутное понятие, главным образом по хрестоматийным отрывкам. Экзамены и зачеты в университете он сдавал, не читая оригиналов, пробавляясь записями лекций, брошюрами и прочими подсобными материалами. И пришлось ему замять беседу о великом итальянце.

Пока Жихарев приводил в порядок свои впечатления, огородный бригадир закончил разговор с председателем.

— От газеты, стало быть, — прогудел Плугов, подходя к Жихареву. — Давно пора. Не забудьте, милый товарищ, об огородах. Ваша газета что-то не жалует нас, огородников. Понятно, хлеб важнее… но капуста, морковь, лук, огурец — как без них? Заходите ко мне, есть прелюбопытные фактики. Расскажу, как нас, огородников, притесняют некоторые! — Усы Плугова дрогнули, слегка раздвинулись, и он многозначительно покосился на Свиридова, продолжавшего сидеть за столом.

Свиридов сердито заметил:

— Уж кто бы плакался, Лаврен Евстратыч!

— Расскажу, все расскажу, — улыбаясь пробасил бригадир и, попрощавшись с корреспондентом за руку, раскачиваясь на ходу, неторопливо покинул правление.

Свиридов, плотный, выше среднего роста, встал, быстро прошелся по комнате. Ему, видать, не сиделось. На нем был двубортный пиджак, темно-синие брюки галифе, начищенные сапоги со скрипом. И когда он прохаживался, кабинет наполнялся таким шумным треском, будто под ногами председателя надламывались половицы. От чисто выбритого, румяного, загорелого лица его и серебристо-седого ежика густо, на всю комнату, несло цветочным одеколоном.

— Слушаю вас, — вежливо произнес председатель, продолжая ходить.

Жихарев шутливо заметил, что сам бы хотел послушать, для чего и приехал. Потом, если время позволит, возможно, и он что-либо расскажет.

Свиридов деликатно остановил его:

— Нет, сперва уж вы расскажите!

И под ритмичный скрип сапог прошел к столу, снова уселся на свое место, давая тем понять, что готов слушать.

Жихарев недоуменно дернул широкими округлыми плечами. О чем рассказать? Он же корреспондент. Его дело слушать. И, суетливо похлопав себя по карманам, вытащил кожаный желтый бумажник. Очевидно, председатель желает видеть документы.

— Вот… пожалуйста!

Свиридов мельком взглянул: удостоверение, выданное газетой. Небрежно сказал:

— Не надо! Мне же известно — вас привез товарищ Демин. Расскажите, как в городе?

— В городе? — переспросил Жихарев в замешательстве. — Жизнь идет. Но, право, не знаю, что вас интересует.

— Заводы как? Например, завод Дзержинского — выполняет план?

— А почему вы об этом заводе спрашиваете?

— Как почему? На нем есть наши даниловцы.

По правде сказать, Жихарев никогда не думал о том, выполняют ли заводы свои планы. Этим должны заниматься работники промышленного отдела. Вот клубы, театры, музеи, самодеятельность — иное дело. О них он мог бы рассказать кое-что. Например, на швейной фабрике и на заводе синтетического каучука есть замечательные хоры русской песни. И не кто иной, как он, Жихарев, «открыл» их и написал статью, в которой поставил вопрос об организации областного хора. Но вряд ли председателя артели «Светлый путь» может интересовать хор русской песни. Что же рассказать о заводе Дзержинского?

— Завод Дзержинского — один из крупных в городе, — начал Жихарев тоном заправского, опытного лектора. — На нем, если память мне не изменяет, около семи тысяч рабочих. Работает завод хорошо, в первом квартале план перевыполнил на двадцать процентов.

Он говорил с подъемом, движимый благородным порывом не уронить честь завода перед селом и