километре от стана, набрать в бочку свежей, холодной воды. Так что обсуждали его заглазно, не стесняясь в выражениях. Все чувствовали, что он почему-то всегда стремится подковырнуть Лушу, в чем-либо подвести ее, выставить неумехой. И теперь из шутки разгорелся серьезный разговор. Трактористы стали требовать, чтобы Огоньков приструнил старика. Огоньков возражал. Что можно сделать? Пересолы-то у Луши были? Были. Может ли он, Огоньков, запретить Травушкину говорить о них? Не может. А дрова? Травушкин скажет, что ему таких дров дал кладовщик.

— Нашли тоже о чем спорить, — заметил опять Илья Крутояров. — Надо сказать Дмитрию Ульянычу, что нам такой дедок не нужен, — и вся недолга!

— Ты силен! — возразил ему Огоньков. — Надо же причину. Как я без причины? Если ты такой смелый, — возьми и скажи.

— А то побоюсь, что ли, Травушкина твоего!

— С чего ты взял, что он мой? — огрызнулся Огоньков.

Установилось неловкое молчание. Все знали о напряженных взаимоотношениях между Крутояровым и бригадиром, сложившихся в последнее время. Кое-кто громко насвистывал мотивчик: «Чижик, чижик, где ты был?»

— Скоро каша, тетя Луша? — спросила одна из девушек.

— Сейчас! — сердито ответила Луша.

Повернувшись к Огонькову, Крутояров озабоченно проговорил:

— Ты бы, бригадир, лучше сказал, куда мы теперь двинемся?

— Ульяныч обещался приехать… вот и скажет, — отрывисто и сухо ответил Огоньков.

Вася Половнев деловито предположил:

— Наверно, соседям помогать придется, они совсем зашились с посевной.

Огоньков недовольно заворчал:

— А мы ишаки, что ли, за них работать! Кто им виноват? Земли у них не больше нашего, тракторов столько же.

— Не по-государственному рассуждаешь, — горячо возразил Крутояров. — Может, они и сами виноваты, но земля при чем же? Она должна быть засеяна.

— Ха! Девки, гляньте на него! Тоже мне государственник! А самому моргни: можно, мол, домой — пятки смажет и был таков! Ты же совсем завял с тоски по миленькой своей.

Крутояров не смутился.

— Ничего плохого в том, что у меня есть миленькая и что я по ней тоскую. Некоторые по чужим и то сохнут!

— Интересно, кто же это? А ну, признавайся! — усмехнулся Вася Половнев, обводя всех трактористов шутливо-изучающим взглядом, хотя отлично понимал, что Крутояров намекал на самого Огонькова, который неравнодушен был к Гале Половневой и ревновал к ней Илью. Об этом и вся бригада догадывалась.

Огоньков под взглядом товарищей побагровел и нервно застучал ложкой по столу, — того гляди, разобьет. Но ничего не сказал.

Луша почувствовала, что между ребятами назревает серьезная стычка, и решила отвлечь их.

— Смотри-ка, председатель, кажись, едет! — сказала она, приподнимаясь и снова садясь.

По грейдеру в самом деле кто-то быстро гнал на велосипеде. Серый клубок пыли неотступно катился сзади колес, сверкавших спицами на солнце. Огоньков вышел из-за стола. Присмотревшись, разочарованно сказал:

— Это Мишка. И какого лешего его несет сюда? Отпустил же я его на весь день.

И захромал на свое место. Огоньков ждал председателя, а Мишка ему совсем не нужен сегодня.

Мишка Плугов — учетчик тракторной бригады, сын огородного бригадира, парнишка лет шестнадцати. Поравнявшись с будкой, он круто развернулся и, залихватски подкатив к стану, соскочил чуть не на ходу.

— Стахановцам «Светлого пути» почет и уважение! С окончанием посевной! — по-пионерски подняв руку, воскликнул он.

Поставив велосипед к крайнему столбу навеса, Миша не спеша, вразвалку подошел к столу. Полные мальчишечьи губы его растянулись в дружелюбно-добродушную улыбку, светящуюся белыми зубами, похожими на тыквенные семечки.

Огоньков тотчас подозвал его к себе и, посадив рядом, ласково сказал:

— Молодец! Прямо под кашу угодил. А каша у нас сегодня особенная, со свиными шкварками. Придется перед тетей Лушей походатайствовать, чтоб тебе двойную порцию… Не шуточное дело — на самом себе столько отмахать. Кстати, вот и миска свободная.

Как учетчика строгого и непреклонного, который ни прибавит, ни убавит в документах — идет ли речь о расходе горючего, продуктов или о пахоте, — Огоньков недолюбливал Мишу Плугова и даже не прочь был заменить его другим, более покладистым, если бы нашелся мотив отделаться от Миши, но внешне всегда оказывал ему всевозможные знаки внимания.

Луша уже накладывала кашу, на глаз определив, что она уварилась как следует, а две девушки носили дымящиеся серым паром миски и ставили на стол. Каждый, перед кем ставили, только ложкой помешивал, зная, что есть пока нельзя, потому что каша очень горячая.

Миша лукаво посмотрел на бригадира:

— Что же не спрашиваете, дядя Федя, зачем я приехал?

Огоньков догадывался, что Миша неспроста пожаловал, но все же шутливо проговорил:

— А чего спрашивать? Приехал — и бог с тобой. Может, кашу ты учуял хитрым носом своим издаля, а может, от нечего делать прокатиться захотел.

— Так мне Дмитрий Ульяныч и дал свою машину на катанье! Он с письмом прислал меня.

— Давай! Какое такое письмо?

Миша белозубо заулыбался:

— Боюсь, оно вам аппетит испортит, дядя Федя. — И вынул из кепки запечатанный большой конверт. Но бригадиру отдавать не спешил.

— Уже прочел! — недовольным тоном сказал Огоньков.

Миша мгновенно потушил улыбку.

— Честное комсомольское, не читал.

— Откуда же знаешь, что оно аппетит может испортить?

— Дмитрий Ульяныч сказывал. Письмо, говорит, не совсем приятное, но вези поскорей. Ответа, сказал, не надо.

Огоньков вырвал у Миши конверт, вскрыл и стал читать. Лицо его постепенно темнело.

— Новости какие! — зло бурчал он, сунув письмо в карман. — Сам знаю. Не маленький — учить меня!

— Что такое? — поинтересовался Вася Половнев.

— Ерунда! — хмуро ответил Огоньков.

— Что-нибудь из МТС? — спросил Илья Крутояров.

Огоньков отрывисто сообщил:

— Записка от Ульяныча. Меня касается. Корреспондент областной газеты к нам приедет. Так вот, чтобы я ему говорил только правду. Словно я сам не знаю, как вести себя в таких случаях! Школьника нашел!

Крутояров подморгнул Половневу.

— Правильно сделал Ульяныч, — сказал он. — Знает слабости нашего бригадира.

— Какие еще слабости? — возмущенно вскинулся на него Огоньков.

Крутояров солидным тоном сухо пояснил:

— Известно какие! Чего греха таить — приврать ты мастер!

— Ну, если обо мне такого мнения… доверия нет — зачем бригадиром ставить? Найдутся, которые честные, правдивые! А то шлет дурацкие записки: ты, мол, не вздумай очки втирать товарищу корреспонденту, воздержись от своей привычки! Так и пишет — «очки втирать»! Кому и когда я очки втирал? Кто дал ему право оскорблять меня?

Вася Половнев с обидной снисходительностью заметил:

— Зачем в бутылку лезешь, Федя! Ульяныч без злого умысла, по-дружески. Бывали же за тобой случаи…

— И ты туда же! Какие случаи?

— А помнишь, даже секретаря райкома партии провел однажды, — сказал Вася.

— Подумаешь — провел! Прибавил каких-нибудь два-три гектара… Для пользы же, чтоб соседей подтянуть.

— Подтягивать надо примерной и честной работой, а не приписками, — назидательно сказал Крутояров.