– Cranberries, Эния, They Might Be Giants. Здесь нет ничего позднее девяностого года. Твои диски – это какой-то девчачий ужас.

Он пожал плечами. Они сидели на кровати, Элизабет привалилась спиной к его груди, а он обнимал ее ногами за талию. Дэвиду нравилось чувствовать вес ее тела. Закончив свою инспекцию, Элизабет отшвырнула альбом с дисками и нагнулась обуть кеды.

– Сейчас приду, – сказала она.

Элизабет вернулась через двадцать минут, придерживая подбородком высокую стопку дисков. Сгрузила их рядом с проигрывателем и выбрала один. Дэвиду никогда в жизни не пришло бы в голову включать музыку на такую громкость. Мягкий гитарный рифф, постукивание каких-то ударных (как будто кто-то бьет деревянной ложкой по колену – подумал Дэвид), чистый мужской голос – и тут песня превратилась во что-то большее, голову заполнили причудливые краски и силуэты.

– Что это?

– Led Zeppelin, – сказала она. – «Ramble On». Дэвид сидел, опершись о стену, уставившись куда-то в пространство, а она ставила все новые и новые диски, покачиваясь в такт музыке и пристально глядя на него. «Free Bird». «Roundabout». «Sympathy for the Devil». «Time». «Wreck of the Edmund Fitzgerald». «Brass in Pocket». «Bad Company». «Limelight». «Crazy on You». «Voodoo Child». «Take the Long Way Home».

– Спасибо, – сказал Дэвид. – Как я все это пропустил?

* * *

Жизнь Элизабет состояла из череды повторяющихся и строго контролируемых ритуалов, и любое отклонение от установленного графика заставляло ее прятаться в свою скорлупу, до минимума ограничивая связь с внешним миром.

Каждое утро она выпивала чашку орехового кофе, приготовленного в кофеварке, рассчитанной ровно на одну чашку. Затем подключалась к Интернету и проверяла одни и те же четыре сайта в одном и том же порядке: Plain Dealer, Beacon Journal, Hotmail и Drudge. Каждый день после занятий забирала обед в столовой Прентис-холла и приносила его домой на бежевом подносе. Исключением была лишь среда – по средам она баловала себя обедом навынос из мексиканской закусочной «Чипотле», который съедала, сидя в запертой машине и читая свежий номер «Индепендент». Однажды в среду они приехали в «Чипотле», но все места на парковке были заняты. Вместо того чтобы отправиться куда-то еще, они по настоянию Элизабет вернулись к ней в общежитие. Там она, так и не пообедав, сказала, что у нее болит голова, и залезла под одеяло. Дэвиду пришлось уйти к себе. В будние дни в половине восьмого вечера она закрывала учебники и включала «Свою игру», но никогда не произносила ответы вслух. В десять перекусывала тостом с корицей. Большую часть выходных проводила в библиотеке. Но в субботу вечером всегда исчезала.

Первые пару недель он ни о чем не спрашивал. Наступал субботний вечер, Элизабет сообщала, что у нее свои планы, и Дэвид искал чем бы заняться. Он знал, что она уезжает из кампуса, – когда он сам отправлялся с друзьями в бар, ее машины не было на стоянке. Но одним субботним вечером, когда он готовился получить обычный от ворот поворот, Элизабет спросила:

– Дэвид, сколько у тебя наличных?

– Около сорока долларов, – ответил он. – В банке. При себе ничего нет.

Она улыбнулась.

– Могу тебе одолжить, – сказала она, потянув его из постели.

Полезла в бельевой шкаф и достала комок двадцаток и десяток.

– Господи Иисусе! – ахнул Дэвид.

– Это мой игровой фонд.

– Какой-какой фонд?

– Игровой. Это… ну, не настоящие деньги.

– А с виду настоящие.

Она помотала головой.

– Они мне нужны, только чтобы получить больше денег.

Элизабет повезла его в «Уолмарт» в Равенне. Они припарковались за большим чартерным автобусом в окружении новеньких седанов.

– «Красные шляпки», – сообщила она, будто ему это о чем-то говорило. – Мне нравится играть на бегах. Ты когда-нибудь бывал на ипподроме?

Дэвид покачал головой.

– Мрачное, прокуренное место. Полно мужчин. Но если в этом разбираешься, то, когда играешь достаточно давно, шансы есть. Мне нужна была компания, я никогда не смогла бы ездить туда одна, но у меня никого нет. Вот я и нашла этих.

«Красные шляпки» оказались чем-то вроде клуба пенсионерок, и в самом деле в красных шляпах. Их было человек двадцать, они замахали Элизабет из окон и умиленно заворковали, когда вслед за ней в автобус поднялся Дэвид. Через полчаса автобус привез их в Нортфилд-парк – этакий бетонный Колизей. Элизабет держалась в центре группы и вела Дэвида за руку, а он глазел на изящных лошадок, вывозивших через маленькие воротца тележки. В ресторане висел плотный дым дешевых сигар. Они заняли несколько столиков у окна и заказали еду и пиво. Элизабет просматривала программку, представлявшуюся Дэвиду бессмысленным набором странных слов и цифр.

Она объяснила: ставки на рысистых бегах, как и на скачках, как и в жизни вообще, – это тотализатор. В отличие от футбола на бегах выигрыш зависит от числа людей, делающих ставки. Она говорила что-то о гандикапе, об иноходи, о том, спотыкалась лошадь в предыдущем заезде или нет, но Дэвид просто не мог переварить такое количество информации.

– Посмотри на эту, – сказала она, указывая в программке на лошадь под именем Секрет Святой Виктории. – Ставки десять к одному, но размещены в трех последних заездах. Хороший вариант.

Однако он поставил десять долларов на Толстяка Лампкина, потому что так звали пони во «Властелине колец». Четыре часа спустя они вместе с «Красными шляпками» снова садились в автобус. Дэвид был как в тумане. Он проиграл двести сорок долларов из денег Элизабет. Она же выглядела счастливой, потому что выиграла восемьсот.

– Теория вероятности не подвела, – сказала она. – Обычно так и бывает.

* * *

По вторникам и четвергам Элизабет играла на фортепиано в тесной комнатке в Доме музыки и ораторского искусства. Иногда он приходил полюбоваться, как она с трогательной сосредоточенностью горбится над Пуленком или Шопеном. Она улыбалась. Ей было хорошо.

Как-то они ездили на Ниагарский водопад. Дэвид сказал, что идет за выпивкой, и она, думая, что он уже вышел из номера, громко запела под душем – так по-детски искренне, что у него чуть сердце не разорвалось. «Замок на облаке» из «Отверженных». Он записал ее на микрокассетный диктофон.

Он украдкой поглядывал на Элизабет, когда они куда-нибудь собирались: на то, как она смотрится в зеркало, причесывается и морщит губы, как будто насвистывает неслышную мелодию.

Ему повезло, он один видел это. Все остальные женщины не стоят ее мизинца, думал он. Элизабет была лучше всех, потому что только он мог подобрать к ней ключик. И только она могла подобрать ключик к нему.

* * *

– Куда мы едем, пап? – спросил Таннер.

Дэвид застегнул на нем пальто, потрепал по голове и присел зашнуровать ему кеды.