Я искоса поглядываю на него, а по телу разливается жар ипробегают электрические искры — с чего бы это? Можно подумать, меня раньшеникто не брал за руку. Хотя таких ощущений я никогда еще не испытывала. Ничегодаже отдаленно похожего.

— Так что ты слушаешь?

Он улыбается. Улыбка словно предназначена только для меняодной, и у меня сразу начинают гореть щеки.

— А, да так, просто готишная смесь, это мне собрала мояподруга, Хейвен. В основном старье восьмидесятых годов — ну, знаешь, там,«Кьюэ», «Сиуз энд зе Баншиз», «Баухауз»…

Я пожимаю плечами и не могу отвести взгляд: смотрю в егоглаза и никак не пойму, какого же они все-таки цвета.

— Увлекаешься готикой? — Он с сомнениемразглядывает мой длинный белокурый «хвост», синий свитер и чисто умытое лицобез следа косметики.

— Да нет, не очень. Хейвен увлекается.

Я смеюсь — нервный каркающий смех отскакивает от стен ирежет уши.

— А ты сама? Чем ты увлекаешься?

Он все так же смотрит мне в глаза. Кажется, ему немногосмешно.

Ответить не успеваю — в класс входит мистер Робинс. Щеки унего раскраснелись, но не от быстрой ходьбы, как думают наши. Дейменоткидывается на спинку стула, а я перевожу дух и натягиваю капюшон, погружаясьв знакомую ментальную мешанину подросткового ангста, страха перед контрольной,неприличных фантазий, разбитых надежд мистера Робинса и лихорадочных мыслейСтейши, Хонор и Крейга: ну что он в ней нашел?!

Когда я появляюсь в столовой, Хейвен и Майлз уже сидят занашим обычным столиком. При виде сидящего вместе с ними Деймена меня охватываетжгучее желание сбежать куда глаза глядят.

— Можешь сесть с нами, но только если пообещаешь нетаращиться на новенького, — веселится Майлз. — Тебе никогда неговорили, что глазеть невежливо?

Скорчив гримасу, я решительно сажусь на скамью рядом сМайлзом — пусть все видят, что присутствие Деймена меня нисколечко не волнует.Пожимаю плечами и разворачиваю пакет с завтраком.

— Я выросла в волчьей стае, как Маугли, что с менявзять?

— Я вырос в семье трансвестита и автора популярныхроманов, — объявляет Майлз, ловко стащив конфетку-драже спред-хэллоуинского кекса Хейвен.

Она смеется.

— Прости, дорогой, но это был не ты, а Чандлер изсериала «Друзья»! А вот я выросла в монастыре. Я была прекраснойпринцессой-вампиркой, меня все любили, обожали, в общем — баловали, как могли.Я жила в роскошном готическом замке… Вообще не понимаю, как я вдруг оказаласьза этим уродским пластиковым столиком вместе с вами, лузерами. — Потомкивает Деймену: — А ты где раньше жил?

Он отпивает ярко-красную жидкость из стеклянной бутылки,смотрит на нас и отвечает:

— Италия, Франция, Англия, Испания, Бельгия, Нью-Йорк,Новый Орлеан, Орегон, Индия, Нью-Мехико, Египет и еще пара мест мимоходом.

— Прямо скороговорка! — хохочет Хейвен, после чегосковыривает со своего кекса шарик драже и швыряет и Майлза.

— Эвер жила в Орегоне. — Майлз аккуратноукладывает драже точно на середину языка и быстро запивает витаминизированнойводой.

Хейвен смотрит на Майлза косо. Она все еще считает, что я —самое большое препятствие на ее пути к большой и светлой любви, и потому нехочет, чтобы ко мне лишний раз привлекали внимание.

Деймен улыбается, глядя мне в глаза.

— Где именно?

— В Юджине, — мямлю я, уставившись на сэндвич,чтобы не смотреть на Деймена.

Как и в классе на уроке, когда Деймен что-нибудь говорит, яперестаю слышать все остальные звуки. И каждый раз, как встречаюсь с нимвзглядом, меня бросает в жар.

Только что он задел носком сапога мою ногу, а у меня мурашкипо всему телу.

Жуть какая-то.

— Как ты там оказалась?

Деймен наклоняется ко мне, и Хейвен тут же подвигается кнему поближе.

Я отвожу взгляд, плотно сжимаю губы — привычка, всегда такделаю, когда нервничаю. Не хочу говорить о прошлой жизни. Какой смыслпережевывать кровавые подробности? Объяснять, что вся семья погибла по моейвине, а я вот сумела выжить… В конце концов я отламываю хлебную корочку отсэндвича и говорю:

— Долго рассказывать.

Чувствую на себе взгляд Деймена — тяжелый, жгучий иприглашающий какой-то. У меня начинают потеть ладони, бутылка с водойвыскальзывает из рук и падает так быстро, что никак не подхватить. Остаетсятолько тупо ждать, когда меня окатит водой.

Но бутылка даже не успевает удариться о стол — Деймен ужепоймал ее и протягивает мне. Сижу, уставившись на бутылку, лишь бы не смотретьему в лицо, и думаю — интересно, кто-нибудь, кроме меня, заметил, как быстро ондвигается? Глазом не уследить.

Тут Майлз начинает расспрашивать про Нью-Йорк, и Хейвенпридвигается к Деймену так тесно, что буквально сидит у него на коленях, а яперевожу дух, доедаю завтрак и старательно уверяю себя, что мне померещилось.

* * *

Наконец раздается звонок, все хватают рюкзаки и мчатся вкласс. Когда Деймен уже не может услышать, о чем мы говорим, я поворачиваюсь кдрузьям и спрашиваю:

— Как он оказался за нашим столом?

И сама вздрагиваю — таким пронзительным и скандальным сталмой голос.

— Он хотел сидеть в тени — ну, мы и предложили емуместо. — Майлз пожимает плечами, бросает пустую бутылку в мусорную корзинуи направляется к зданию школы. — Никаких коварных планов. Никто не хотелтебя специально смущать,

— Вполне можно было обойтись без комментариев насчетглазения, — бурчу я, хотя сама понимаю, что веду себя глупо и обижаюсьиз-за ерунды.

Мне не хочется говорить о том, что я на самом деле думаю, ине хочется расстраивать друзей простым, но неприятным вопросом: с чего бытакому парню, как Деймен, общаться с нами? Нет, серьезно! Его бы приняли влюбую, самую крутую компанию, а он из всей школы выбрал нас, троих неудачников— почему?

Майлз пожимает плечами.

— Успокойся, он просто решил приколоться. Кстати, вечеромжди нас всех в гости. Я ему сказал, чтобы приходил около восьми.

— Что-что? — У меня глаза лезут на лоб.

А ведь и правда, Хейвен всю перемену рассуждала, что бы ейнадеть, а Майлз волновался, успеет ли нанести на кожу спрей с оттенком загара.Теперь все встало на свои места.

— Понимаешь, Деймен, как и мы, терпеть не может футбол.Это выяснилось во время небольшого сеанса вопросов и ответов, который мыпровели как раз перед тем как ты подошла. — Хейвен улыбается и приседает вреверансе, согнув в стороны коленки, обтянутые чулками-сеточками. — Ипоскольку он новенький, никого больше в школе пока не знает, мы и решили, чтозахватим его себе. Пусть он дружит только с нами и ни с кем больше.