— У тебя славные воины, правитель, — сказал он без издёвки и бахвальства.

— Вижу теперь: те, кто превозносил тебя славным бойцом, были не такими уж отъявленными лжецами, — раздумчиво промолвил отец, и я внутренне возликовала. Отец принял решение.

Смутившись, отвела взгляд, и увидела, как загорелись глаза Блодвен. Тот же огонь я различила во многих женщинах.

— Ангэрэт, поднимись, — приказал отец. — Пускай наш гость узнает, за чьё благополучие ему обещана награда.

Я повиновалась приказу, хоть исполнить его оказалось тяжко, словно выбиралась, одетая, из озера, и юбки набрякли водой.

Наёмник смотрел в мою сторону не более мгновения, и меня это странным образом оскорбило.

— Не знаю ещё, какая опасность грозит твоей дочери, лорд, но красота и юность достойны жизни.

"Чего не сказать о тех, кто думает иначе", — слышалось в его молчании.

* * *

Нимуэ, по заведённому обычаю подготавливая меня ко сну, была необычайно, как-то взбудораженно весела.

Когда же, заинтригованная причиной её поведения, спросила, в чём дело, нянюшка, заговорщически подмигивая, ответила двумя словами.

— Настоящая кровь.

2

Ночь, когда Джерард Полуэльф ступил под наш кров, перебила хребет зиме. По-прежнему выстуживали землю морозы, но уже и вполовину не столь лютые. Жизнь стала светлей и проще, лица вновь просияли улыбками, взгляды и слова сделались уверенней.

Жизнь вообще стала другой. Странно было ожидать перемен от появления одного лишь человека, но случилось именно так.

* * *

К вящему возмущению мачехи, известной поборницы целомудрия, наёмника устроили в просторном, но неуютном помещении, смежном с моей опочивальней. Поначалу я испытывала неловкость от подобного соседства, но вскоре оно стало чем-то непременным, убаюкивающим, вроде ежевечерней колыбельной. Спустя некоторый, довольно малый срок, я уже удивлялась тому, как обходилась прежде без этого молчаливого обещания защиты. Тем паче, наёмник ничем не напоминал о себе, а поведением мог подать пример многим молодым людям не столь сомнительного происхождения. Тем не менее, близкое присутствие молодого мужчины ощущалось всё более остро, как нечто неоформленное, но всепроникающее, разлитое в самом воздухе. Как скорое приближение весны.

Никогда прежде я не была так взволнована приходом весны, этой естественной переменой в природе. Быть может, оттого всё, что перемены происходили во мне самой? и это во мне пробуждались дремлющие до поры силы, надежды, тревоги, прорастал в сердце алый цветок, и дурманные его соки разливались в крови?

Ещё не сама любовь, но готовность любить изменяла меня, ваяла из ребёнка девушку. И тревожными снами полнились ночи.

То была пятнадцатая весна моей жизни.

Я жила ожиданием тепла и не надеялась на большее, чтоб, как и несколько лет прежде, всего лишь ловить за растворёнными окнами дыханье весны, внимать хвале, вознесённой ей в птичьих трелях, в шелесте листвы. Я отучила себя желать многого — несбывшиеся чаяния причиняли боль, к чему она?

Да, я научилась быть благодарной и за малое.

Но та весна и впрямь стала волшебной.

Джерард не изменил обыкновению говорить и поступать так, и только так, как полагал справедливым. Приближенные лизоблюды величали это его обыкновение возмутительным, но, как оказалось, отец мой находил своё удовольствие в том, что хоть кто-то в его окружении не убоится говорить правду и поступать без оглядки, по велению совести. Вне всякого сомнения, ард-риагу по нраву вызывать трепет одним своим именем, одним присутствием, но и всеобщий страх однажды утомляет. Джерард был словно свежий, вольный порыв в затхлом воздухе замка.

В прежней прямодушной манере наёмник заявил ард-риагу:

— В чём провинилась перед тобою леди Ангэрэт, если ты, лорд, наказываешь её заточением? Я здесь, чтобы уберечь её от яда, стрелы и кинжала, но суровостью обхождения вы скорей погубите её.

— Ба! — воскликнул отец, пристукнув кубком так, что вино расплескалось, запятнав богатую одежду ард-риага. — Уж не переодетый ли ты проповедник, часом? Или, быть может, лекарь, коль указываешь, что повредит здоровью моей дочери?

— Ни то ни другое, — ровно возразил Джерард, и это было справедливо.

В самом деле, священники честили чужака грешником и язычником, поклоняющимся демонам лесов и полей, сулили загробные страдания, но наёмник оставался равно глух и к проклятьям их, и к увещеваньям спасти душу, приняв святое крещение. Лекарям же он не оставлял работы, ибо те, кого он полагал недостойными пощады, не нуждались в услугах целителей, но лишь в пяти локтях[2] земли.

— Ближники потчуют тебя словами, политыми мёдом, но их верность бескорыстна, моя же оплачена золотом — так выслушай, пусть бы это и пришлось тебе не по вкусу, лорд. Ты позвал меня, чтобы я оградил леди Ангэрэт от зла, и я исполню службу, хоть бы и защищать её пришлось от отцовской опеки.

И отец — неслыханное дело! — покорился.

И уже другой волшебник разрушил наложенное предшественником проклятье. По слову Джерарда отворялся хитрый замок, запирающий мои покои, отпирались любые засовы, и открывались ворота замка. Оно обладало мистической властью, его слово.

Помню, всё не решалась выйти во двор замка, почти верила, что натолкнусь на незримую преграду. Что прежнее заклятье по-прежнему сильно. Что меня, ослушницу, немедля возвратят в опостылевшие покои, где от выстуженных насквозь стен в ярд толщиной всегда исходит холод, где сквозь глубокие и узкие, обращённые на север окна, не достигает ни единый луч… где ждёт наказание.

Помню, без улыбки глядя на моё затруднение, Джерард протянул руку.

Так, ухватившись за его ладонь, я вышла на залитый солнцем двор.

Люди, нахмуренные, не поднимающие взгляда от земли, спешили по своим делам и не подозревали, что причастны к чуду. Ведь разве то, что совершается каждодневно, не перестаёт быть чудом?

А солнце дарило тепло всем, без разбора.

— За пределами замка можно увидеть места куда более красивые.

Негромкий голос Джерарда пробудил меня от бездумной неподвижности, и я поняла, что улыбаюсь, обратившись лицом к солнцу, и по щекам струятся тёплые капли, точно небесное сияние растопило лёд в моих глазах.

— Ну же, не стоит бояться сделать шаг, леди.

Так, по-прежнему рука об руку, мы вышли за ворота.

Дорога лежала меж травами обронённой лентой. Сколько раз провожала я тоскливыми глазами, как дедов отряд уводит вдаль белая лента, и как холодным тяжким камнем ложилось на грудь отчаяние… И вот сама повторяю их путь, и на душе легко и радостно, так, что даже становится вдруг страшно — я не привыкла быть счастливой и жду расплаты за незаслуженный дар. Нет сомнений, что незаслуженный: верно, мгновенья счастья достались мне по ошибке, назначенные