— Эх, хорошо! — бормотал Николай. — Чего, сука, свистишь! — И он еще сильнее наклонялся вперед и шагал, шагал по зализанной ветром дороге.

Николай миновал магазин, прошел подвесную канатную дорогу, тянущуюся к стройке из каменного карьера. В ее устоях, в предохранительной сетке, в тросах, на которых, скрипя, раскачивались две пустые вагонетки, ветер так свистел, бесновался и гудел, что казалось — ты высунулся в окно несущегося по железнодорожному мосту поезда.

Потом вдруг навстречу Николаю на предельной скорости прогромыхал подгоняемый ветром самосвал. Николай отступил в снег на обочину, проследил за подпрыгивающим порожним кузовом машины, вышел на дорогу и пошел дальше.

Был второй час ночи, когда Николай подошел к своему дому. Нагорная улица, на которой он жил, была крайней в городе. Небольшие, покрытые, как одеялом, толстым слоем снега садики и огороды подымались справа за домами по склону горы. За крышами виднелся пустой белый склон, а выше качались под ветром и шумели высокие редкие сосны. Дома, почти по самые окна занесенные снегом, казались рядом с горой маленькими и жалкими. В некоторых светились еще окна, но в доме Николая было темно. Хозяева спали.

По вытоптанной в глубоком снегу тропинке Николай подошел к крыльцу. За домом было спокойно, только временами, заносясь за угол, ветер гонял по крыльцу вихрящиеся снежинки да срывал с нависших с крыши снежных пластов снежные дымки. Николай поднялся на крыльцо. Под сапогами заскрипели ступени и тонко завизжал притоптанный снег. Обернулся — над городком, освещенным электрическими фонарями, снегом курились крыши. Огни стройки слились в сплошное тускло светящееся марево.

Дверь в сени была не заперта. На неровных досках пола валиками лежал занесенный в щели снег, и казалось, что в спокойной темноте сеней еще холоднее, чем на улице.

Николай подобрал на полу прутяной ободранный веник и обмел сапоги, соскреб о порог с подошв приставший снег и, только когда разогнулся, почувствовал, какой тяжелой усталостью налилось тело.

На стук долго не открывали. Николай стоял, прислонившись плечом к притолоке. Наконец послышалось шлепанье хозяйкиных туфель и приглушенный войлоком двери голос Настасьи Филипповны спросил:

— Кто тут? Ты, Коля?

Николай ответил. Брякнул крючок, и уже в приоткрытую дверь Настасья Филипповна сиплым от сна голосом торопливо проговорила:

— Ты, Коля? Подожди, я неодетая.

На кухне стояла душная жара. Николай нащупал выключатель. Вспыхнув, лампочка осветила кухню. Занавеска в двери, ведущей в коридорчик, еще колебалась, большой горячей глыбой белела печь. Николай сел на табурет, тяжело выдохнул воздух и несколько минут, ссутулившись, опустив руки, сидел не двигаясь. Потом, помогая ногами, с трудом стащил сапоги. Холодные и влажные портянки положил на печь. Снял ватник, стянул свитер, рубашку и долго мылся под ручным умывальником. Мыльная пена на набрякших руках сразу становилась теплой и грязной. Потом намылил шею, лицо. Вместе с грязью в первый момент будто ушел и сон.

На плите, прикрытой тряпкой, стоял еще горячий чайник. Николай налил в алюминиевую кружку навару смородинного листа. Из шкафчика кухонного стола достал хлеб, масло, конфеты-подушечки и, обжигаясь, придерживая кружку то одной, то другой рукой, с удовольствием отхлебнул несколько глотков. Прихлебывая из кружки, съел два толстых ломтя хлеба с маслом, заедая его слипшимися, похрустывающими на зубах подушечками. Поев, Николай убрал все обратно в стол и, оставляя сырые следы на крашеных досках пола, прошел к выключателю, потушил свет. За занавеской в комнате Николая, так же как утром, лед на окне светился голубыми и желтыми искрами. В комнате было не так жарко, как в кухне. По полу из щелей несло холодным картошечным духом.

Николай бросил ватник на койку, снял ватные штаны, с силой потер мускулы на ногах и залез под одеяло. Устроившись поудобнее в прогнувшейся койке, вытащил из-под нее лежащую на чемодане толстую, простывшую книгу (Николай никак не мог дочитать ее) и попытался читать. Но через несколько строк сознание начинало проваливаться куда-то, глаза закрывались, и книга, сползая, тяжело ложилась на грудь. Николай делал усилие, открывал глаза, и опять буквы сливались в длинные серые полоски или начинали расти и, как живые, шевелились на странице.

Николай улыбнулся. Сунул книгу под кровать и, отвернув лампочку, натянул повыше одеяло и ватник.

Во всем теле — в голове, в ногах, в руках — тупо стучала кровь. Николай будто ощущал тяжесть своего тела и в то же время силу, с которой оно давило на прогнувшуюся сетку.

В сознании то плыли какие-то краны, то беззвучно открывался, выбрасывая слова, чей-то рот, то вдруг Николай почувствовал себя на мосту над Невой. Он смотрит вниз. Под мост, сближаясь, скользят льдины, и вот уже не льдины движутся, а мост поплыл по реке — медленно, плавно, бесшумно. Когда сон совсем стал затоплять сознание Николая, он услышал, как в густой, жаркой, тикающей тишине за перегородкой заскрипела кровать, и хозяин забормотал что-то со сна и закашлялся. Хозяин часто разговаривал по ночам.

Николай почувствовал, как улыбается его рот, и забылся.

В спящем доме важно тикали ходики — тик-тик, тик-тик, тик-тик, тик-тик, — а на улице гудел в проводах, в деревьях прижатый тучами к земле ветер и, не уставая, гнал множество мелких снежинок.

ОЗИМЫЕ

Участок этот недавно раскорчеван. По краю его проходит дорога. Вокруг лес.

Посреди поля зеленый «остров» — бугор, поросший высокими, крепкими соснами. Между сосен — песчаные ямы.

К «острову» бульдозеры понатолкали высохшие стволы деревьев, спутанные коряги, пни и круглые гранитные камни. Все это лежит серо-голубым дымчатым валом, будто выброшенное прибоем на берег.

Конец августа.

Неяркое солнце потерялось среди просторного и бледного неба.

По полю ползает колесный трактор с сеялкой. Из его тонкой, высокой трубы сизой струйкой выстреливает дымок. Трактор урчит, ковыляет маленькими передними колесами по глубоким бороздам.

Сеют озимую рожь.

Настю-прицепщицу так трясет и встряхивает, что она то и дело хватается обеими руками за борт ящика. Работа у нее не тяжелая, но утомительная. Настя следит, чтобы зерно ссыпалось ровно. На поворотах, когда трактор проходит по засеянному, она передвигает тугие рычаги.

За сеялкой по пашне волокутся бороны. Зацепят они корягу или камень — Настя спрыгивает со