гора, вплотную подобравшаяся к реке ниже ГЭС, кусок реки за плотиной с повисшими над ним клубами стылого пара, постройки, столбики дымков. Солнце бьет по глазам, слепит. Сухим белым светом сияет снег. Мороз. Тепло, собравшееся в ватнике, в шапке, в ватных штанах, сразу же тает, растворяется, одежда пропитывается холодным, обжигающим ветерком. От него особенно достается пояснице, шее и рукам. «Э-эх, а все же хорошо, солнце-то как шпарит! Пойти к ней сегодня, что ли?..»

— Смотри, как она горы кругом обошла, — говорит Николай Ивану.

Они только что поднялись на стену здания ГЭС и смотрят на речную излуку. Против сопки в ледяное поле вмерз небольшой пароход. Из трубы его идет дым. Дым сносит к берегу, к стройке. Вокруг парохода по льду ходят люди.

— По всей длине в лед замурована… — Николай задумчиво следит за передвигающимися по льду фигурками. — А все равно течет.

— Сотни лет течет, — сказал маленький смуглый азербайджанец Рашик, — все вниз, туда, вниз… — Он сделал в воздухе зигзаг рукой — мол, петляет по земле.

Иван засмеялся.

— А мы ей еще работки добавляем: работай, река, работай, — передразнил он Рашика.

— Так вон она и бушует, — Рашик кивнул в противоположную от замерзшего парохода сторону — туда, где за эстакадой дымилось на морозе незамерзшее пространство реки, — с трудом под лед залезает.

Пофилософствовав таким образом, рабочие вернулись к узкой железной лестнице, по которой они влезли наверх. В нескольких шагах от нее стоял Алексеич. Он замерз под ледяным ветром и время от времени похлюпывал носом. Рукой Алексеич придерживался за стенку и, вытянув шею, заглядывал вниз, туда, где в полу здания ГЭС чернел провал большого квадратного люка. В глубине люка в темноте взблескивала синими зарницами сварка и, заметные при вспышках, двигались люди.

— Что, дух перехватило или ногам не доверяешь? — спросил Алексеича Иван. — Дрожат? — Иван взглянул на кривые, действительно дрожавшие ноги Алексеича. — Ты на солнышко глянь или вон на кран, а вниз не нужно, головка закружится.

Не принимая руку от стены, Алексеич осторожно выпрямился и, жалко улыбаясь, подтер рукавицей нос. Лицо у него продолговатое, бледное, с длинным носом, с впалыми висками, а улыбка обнажает блеклые верхние десны и длинные, с большими промежутками, желтые зубы.

Вдруг над краем карниза показалась большая голова Антоныча. Бригадир сделал последнее усилие и вылез на карниз.

— Ну, хлопцы, как отобедали? А сварку и все другое захватили? — глухо, придерживая дыхание, спросил Антоныч. — Вась, захватил?

Васька, притащивший наверх кабель от трансформатора, электроды и щиток, недовольно кивнул — опять тащить, мол, заставили — и угрюмо пробасил:

— А что нам варить-то здесь?

Антоныч, улыбаясь глазами, придержал рукавицей ноздрю, сморкнулся стрелкой. Наклонившись над краем карниза, с интересом проследил глазами, потом взглянул вдоль здания ГЭС, на замерзшее белое солнце, повернулся спиной к ветру и только тогда ответил:

— Вон, видишь, кронштейны сложены? — Громадной рукавицей с оттопыренным пальцем он показал на груду кронштейнов, сложенных на карнизе. — Устанавливать будем.

На каждом кронштейне по три больших белых изолятора, на изоляторах — железные полочки, на которые лягут потом швеллера. По швеллерам подадут ток. Крановщик включит рубильник. Завертится мотор. И огромный мост-кран, перекинувшийся со стены на стену, то останавливаясь, то рывком двигаясь дальше, заскрежещет колесами по толстой рельсине. А ниже карниза по установленным электромонтажниками швеллерам, собирая с них электрическую силу, которой ожил кран, поползут, обдирая ржавчину, выбрасывая искры, стальные «башмаки» — тупорылые куски металла.

— Видишь? — повторил Антоныч. — Крепить будем. К шпалам, через каждые три метра. Понятно? — Антоныч оглянулся на всех.

— Вы, Рашик и Сашок, будете канавки в бетоне пробивать — где кронштейн под рельсу не пойдет. Иван, Николай и Алексеич — кронштейны устанавливайте, а ты, Василий, готовь сварку.

— Антоныч, а как же работать, когда тут сварщики и слесаря ползают? — спросил Николай.

Антоныч обернулся:

— А тебе какое дело? Пусть ползают. Они свое, ты свое. Правило строителей такое: хоть под ногами у другого, а делай свое. Вкалывай, и будет порядок.

— Хлопцы, — ко всем обратился Антоныч, — инструмент крепко держать, а то головы попрошибаем. Иван, ты смотри, чтоб кувалда не соскочила. Ну и сами, конечно, осторожней. Руки-ноги зайдутся — лучше погрейтесь.

И действительно, пока стояли под ветром, у Николая занемели руки и пальцы на ногах. От мороза боль как зубная, будто жилы из пальцев вытягивают или жгут угольями. Николай отдувался, двигая пальцами в сапоге, наступал каблуком на носок, давил онемевшие пальцы. Руку вынул из рукавицы. Большой палец пожелтел и будто обмяк. Синим окрасился ноготь по краям. Николай, морщась, осторожно сунул руку обратно в выстывшую рукавицу и, сжав кулаки, постарался покрепче захватить в ладони холодные, будто чужие, большие пальцы.

— Ну и прижимает, — выдавил Николай.

— Что, ноги зашлись? — Иван то правым, то левым валенком бил по шпале. — Мороз сильный!

Белым ободом украсилось ослепшее белесое солнце. Везде вокруг промерзший до звона металл и сверкающий сухой снег.

Но, несмотря на холод, Николай чувствовал себя как-то особенно хорошо. Ему нравилась опасность работы на большой высоте, ощущение огромности пространства, массы воздуха вокруг. «Холодно, — думал Николай, — но ничего, в работе согреемся».

А работа действительно согревающая — на рельсе, как на длинной наковальне, прямить швеллер. Один придерживает, другой бьет. Так по три-четыре швеллера. В рукавицах трудно ухватить рукоятку кувалды. От первого удара швеллер, звякнув, сползает с рельсы. Его кладут опять. Током отдает в ногу каждый удар. Раз! Замах, покрепче зажать рукоятку, с силой, рывком, используя инерцию, ударить. Кувалда подпрыгнет. Еще полуудар. Прицельный. Опять замах, чуть подправил ногой швеллер. Раз-раз, раз-раз! Из-под кувалды вылетают бледные на свету искорки. Сбитый по краям тяжелый прямоугольник молота, оставляя конопатины, будто со злостью вбивается в железо. Удар — взгляд вниз, там двигаются люди: «Осторожно, покрепче ухватиться…» Один, два, три швеллера — и становится тепло. Если снять рукавицы, от разогревшихся влажных рук ветром сдувает пар…

Солнце незаметно скользнуло за горизонт, но последние его лучи еще окрашивают лысину сопки холодным розовым светом. Ниже склон сопки стал синим, и, чем ниже в долину спускается взгляд, тем гуще и холоднее становятся синие сумерки, тем резче выделяются грязноватой белизной столбы мерзлого пара, подымающиеся от беспорядочно разбросанных построек, от