— Что случилось?

— Разрешите, я зайду?

Киваю, словно он может меня видеть:

— Да, конечно.

Оставшееся время до прихода инквизитора я провожу странно: зачем-то ставлю чайник, смахиваю пыль со стола и долго, до скрипа, протираю листики несчастного каланхоэ. И, наконец, когда за дверью слышится стук, будто выныриваю из странного сна.

— Войдите!

Дверь незамедлительно отворяется, являя мне инквизитора во всей своей красе.

Он уже не на дежурстве, а штатная служба требует и выглядеть соответственно. Я сотни раз видела инквизиторскую форму, но в этот раз просто не могу отвести взгляд от черного костюма с красными вставками и серебряными пуговицами. На парадной форме пуговицы золотые, а красные вставки заменены другими, цвета засохшей крови.

В память о погибших одаренных в темные века.

Я не знаю, сколько времени я изучаю стоящего на пороге Максвелла. Минуту, две — а может, целую вечность? И он реагирует — искривляет губы в ироничной усмешке и немного ехидно замечает:

— Мисс Локуэл, если вы закончили…

Спохватившись, отвожу взгляд, автоматически набрасывая на себя завесу отрицания. А то ещё почувствует весь букет моих эмоций. Конечно, утешение слабое — инквизитор чувствует изменившуюся атмосферу и его ноздри на мгновение раздуваются, точно у хищника, почуявшего жертву. Но мужчина тут же берет себя в руки, делая вид, что ничего не заметил и проходит в кабинет. В его руке я замечаю темную папку института пристального дознания.

Так, а это уже интересно.

— Присаживайтесь, — пользуясь правом хозяйки, гостеприимно указываю инквизитору на стул, — чаю?

— Нет, благодарю, — он вновь усмехается, — я после прошлого всю ночь заснуть не мог.

Звучит… двусмысленно, но я стараюсь не подавать виду — сажусь напротив и внимательно смотрю на Максвелла. Зелье действует — я не чувствую никаких спазмов или слабости. Джо все-таки волшебник.

— Сегодня я принимал дела у уволившихся инквизиторов, — Риндан серьезен, — заочно, конечно.

Киваю.

— И в ряде документов нашел странные и, что самое главное, повторяющиеся ошибки.

— Вот как? — я пока не понимаю, что сподвигло мужчину советоваться со мной.

— Смотрите, — он открывает папку и я послушно склоняюсь над ней. Наши головы сближаются и я все-таки чувствую слабый прострел в позвоночнике, — здесь описаны эмоции задержанных.

Пробегаю взглядом по строчкам. Страх, ненависть, разочарование, презрение… снова страх… Степени выраженности эмоций заботливо прописаны в поле рядом.

— Вам ничего не кажется странным?

Поджав губы, некоторое время смотрю на написанные ровным почерком строки. Затем забираю папку и отхожу к окну. Ещё раз читаю и, поднеся листок к носу, вдыхаю запах чернил.

— Даже не знаю, с чего начать, — выдаю я, осознав размер подставы, — и много таких дел?

— Боюсь предположить, но около полусотни.

Привалившись к стене, прикрываю глаза:

— Нужно писать в столицу. Срочно.

Через час все стоят на головах. Прибитая к общему шторму отдельным течением, имя которому Риндан Максвелл, я покорно поддаюсь всеобщему безумию. Допросы отменены и лишь дежурный дознаватель и дежурный же инквизитор остаются на своих местах. Мы же все брошены во власть архива.

Ряды темных папок (пока что за последние полгода) пугают своим количеством. Сняв завесу отрицания, приступаю к делу: проглядываю дело на предмет дописанных строк, сообщаю секретарю, дожидаюсь подтверждения инквизитора. И так по всему архиву. Девять дознавателей, на которых приходится всего лишь три инквизитора, действуют так же и по всему архиву разносится шелест бумажных страниц.

Риндан занят с другими следователями — но я регулярно слышу его голос, доносящийся из-за рядов книжных полок. А со мной работает другой инквизитор, тоже из новых. Он мне неприятен, от него терпко пахнет лакрицей и, что самое страшное — он это понимает. А посему лишь криво усмехается, подтверждая очередные мои слова. Завесу отрицания пришлось снять — здесь им нужны мои эмоции.

Проглядев с полусотни папок, я как-то незаметно для себя втягиваюсь и инквизитор уже не вызывает отрицательных эмоций. И даже когда в коротком перерыве он предлагает мне чай, я улыбаюсь и киваю.

В архиве не топят — тепло разрушает магические заклинания, призванные сохранить бумагу от разрушения. Но шубка греет слабо — промороженный камень с успехом выполняет свою функцию, превращая архив в филиал ледника. Я уже даже не обращаю внимания на окоченевшие пальцы, лишь изредка, на автомате, cогревая их заклинанием горячей крови — единственным доступным здесь, да и то, в качестве исключения.

А папкам конца и края нет… архив поднят уже за последний год и секретари кладут на мой стол все новые и новые стопки дел. Голоса Максвелла уже не слышно — видать, завалило работой, а может, просто я перестала обращать внимания на то, что творится вокруг.

И вновь папки, папки…

Когда темнеет, в архиве зажигают свет — круглые светильники, дрейфующие над потолком, являются плохими помощниками — я хмурюсь и морщусь, пытаясь разглядеть разницу в чернилах. Наверное, именно поэтому инквизитор вдруг качает головой:

— Не стоит.

Я вопросительно гляжу на мужчину.

— Я попрошу приостановить рассмотрение до завтра, — с этими словами он поворачивается и исчезает за полками, оставляя меня с раскрытым делом в руках.

Срабатывает. Подошедший через несколько минут после ухода инквизитора секретарь сообщает, что на сегодня всё. Кладу дело и некоторое время просто стою, пытаясь ощутить тепло в окоченевших ногах. Холод есть холод — здесь даже теплые сапожки с мехом не спасут. По приезду домой надо залечь в ванну.

Я все же сдвигаюсь с места. Прохожу мимо двойного конвоя из гвардейцев и уже на лестнице сталкиваюсь со “своим инквизитором”. Он, судя по всему, намерен остаться в архиве — и, проходя мимо, лишь кивает мне:

— Хорошего вечера, мисс Локуэл.

— Спасибо, — киваю, стараясь не думать, откуда он знает мою фамилию, — и вам…

— Вальтц, — улыбается он кончиками губ, — просто Вальтц.

— Хорошего вечера, Вальтц, — искренне желаю я, отвечая на улыбку.

Домой я приезжаю разбитой. Как назло, угли прогорели и дом вновь наполнился холодом. Поэтому я вновь долго выгребаю золу, разжигаю огонь, а затем, не раздеваясь, заползаю под одеяло в выстуженной спальне. Меня трясет — вряд ли усталость тому виной. Про ванну вспомнить не удается — я проваливаюсь не в сон: куда глубже.

Из небытия меня резко вырывает несколько часов спустя: непрекращающаяся судорога проходит по телу, заставляя меня выгнуться и сдавленно застонать. Зелье… зелье Джо стоит на столе в кухне. Последний раз я пила его перед выходом на работу, а переносной пузырек так и остался лежать в кабинете: во время постоянной работы с инквизитором зелья запрещены. Поэтому я так не люблю пристальное дознание.