Оказывается, нет.

Режет в груди сейчас. Да так, что хочется отключиться. Уснуть и не проснуться.

– О, командировочное начальство вернулось! – заглядывает в кабинет Вадик с лыбой от уха до уха, но как только замечает, что я не в состоянии не то что шутить, но даже и говорить, примолкает. 

– Все в норме, Илюх? Что-то случилось?

– А ты не слышишь? – ухмыляюсь, присаживаясь на край рабочего стола и потирая стучащие виски.

– Что? 

– Жизнь моя с треском катится в ад.

– Сокольский, ты пьяный, что ли? – сводит брови на переносице дружище. – Я не пойму тебя вообще.

– Пьяный, Вадяс, – стучу друга по плечу. – А еще больной на голову.

И больше не говоря ни слова, ухожу, снова набирая номер Насти. Нещадно садя батарейку. Но трубку она так и не берет. На сотни моих звонков она не отвечает, и сообщения словно улетают в пустоту. Вообще создается ощущение, что я бьюсь в наглухо закрытые двери. Отгородилась. Исчезла. Самоустранилась.

Браво, Загорская. Как только поймаю, а я поймаю, спрошу с нее за каждый час адского пекла, в котором я сейчас пребываю. 

Сажусь в машину и закуриваю. Руки все еще трясутся, как у наркомана, а в голове все кручу, пытаясь понять, какого черта она творит! Ведь видел, чувствовал, что я ей так же небезразличен. Что я ей нужен. Что любит… но нет ее.

Херово. Так, будто перекрыли кислород. 

Долго сидеть на месте  нет мочи. Ощущение, будто завис. Поэтому в этот же день, вспоминая адрес Насти, лечу к ее дому, рассудив, что уж там точно найду ее и наконец- то для начала обниму, а уже потом поговорю, отчитав за глупость.

Но там падаю в бездну отчаянья третий раз. Когда приехал туда и поднялся на этаж, соседи мне говорят, что ее нет. Их нет. Что девушки, которые до этого дня снимали квартиру, съехали буквально пару часов назад.

– Вы уверены? Может, они просто уехали? – смотрю пытливо в глаза бабушке-одуванчику, но, судя по всему, она не врет. Простодушно пожимает плечами и говорит:

– Ксения сама утром предупредила. Ключи от квартиры мне оставила, чтобы хозяйка забрала. Съехали они, милок.

– А… куда? Вы случайно не в курсе?

– Нет. 

Нет – звучит в голове, как приговор. И? Что дальше-то? 

– Единственное, – уже почти закрыв дверь, опомнилась бабулька, – я так думаю, может, они в гости к бабке Ксении поехали? Она где-то в пригороде живет, в деревеньке небольшой.

– А название?

– А вот это уже без меня, – разводит руками соседка девушек. – У меня память такая, что эти названия сроду не запоминала. Так что… а ты кто будешь-то? Что-то я тебя никогда не видела рядом с нашими девушками?

– Жених я буду.

– Брошенный, что ли… – хмыкает женщина, а мне только и остается ухмыльнуться в ответ.

– Похоже на то, бабуль. Похоже на то…

Оседаю на лестничный пролет в подъезде, откидывая тяжелую, словно во хмелю голову, прислонившись к холодному бетону, и прикрываю глаза. Ломает. Такое ощущение, что ломает все тело изнутри, каждую косточку и каждый сустав.

Хреново так, что единственное, чего я хочу сейчас – сдохнуть.

И сейчас и, как оказалось, последующую череду потянувшихся один за другим дней. Монотонных, серых, пресных дней, когда я не живу, а существую. Хожу на работу и раздаю команды, подписываю бумаги, даже не читая, и не могу собрать мысли в кучу на совещаниях. Каждый день терзаю мобильный, пытаясь дозвониться по сотне раз за час, но все безуспешно. В ту квартиру они с подругой так и не вернулись, а на работе никто больше не знает, где можно найти мою Настю.

Мою!

И я начинаю пить. Скатиться в алкогольный загул – последнее дело. Но нервы на пределе, а вместе с ними и моя выдержка. А все потому, что я не могу ее найти. Я понятия не имею, кто ее подруга, зная только имя – Ксюша. На этом все. И как что-то о ней узнать, я тоже не знаю. Я скатываюсь в отчаяние, и виски становится обязательным спутником моих вечеров. Бокал за бокалом.

Днем закапываюсь в работе, а вечером тону в алкоголе, съедая себя и коря за то, что упустил. Идиот…

– Настя, идем завтракать! – заглядывает в нашу с ней комнатушку Ксю и улыбается. А мне так тошно, что даже моргнуть в ответ силы нет.

– Я не хочу есть, Ксю. 

– Так, подруга. Хватит дурить.

– Я переживаю свое падение, – шепчу, сильнее подгибая ноги и сворачиваясь под одеялом в калачик. 

– Какое падение? – недоуменно выгибает бровь подруга.

– По социальной лестнице, Ксю. Видишь, какое стремительное? С виллы в Монако до домика в деревне. 

– Язвишь? Хорошо.

– Что в этом хорошего?

– Значит, как минимум, еще жива. И знаешь, что! Хочешь или нет, а есть нужно! – нависает надо мной, уперев руки в бока, подруга, а я до бровей натягиваю одеяло и мечтаю просто-напросто исчезнуть. Не могу я есть. Кусок в горло не лезет, да и вообще от любой еды в натуральную воротит. И спать не могу. И делать что-то не могу. В теле слабость, нервное истощение налицо. Ничего не могу и не хочу!

Плохо мне. И сегодня, и вчера, и всю ту неделю, что мы с Ксю – две беженки – живем в деревне у ее бабы Римы.

В аэропорту по прилете из Ниццы меня встречает Ксюша. И только я увидела родное, знакомое лицо, сердце сдавила тоска, и слезы полились новым, мощнейшим потоком. Я через всхлипы и истерику рассказывала подруге, что произошло. Глотала слезы и пыталась, честно пыталась улыбаться, уверяя, что это был лучший отдых в моей жизни. Но, разумеется, она не поверила мне ни на грамм. А еще и выдала целую нравоучительную речь, объясняя мне, какая я глупая, наиглупейшая, глупее всех глупых  дура. Уничтожила и себя, и Сокольского, и вообще поступила как неразумный ребенок, поддавшись эмоциям и непонятным для них всех принципам. Даже заслужила сравнение своего поведения с поведением Эммы Константиновны, якобы решив все за Сокольского.

После этого рыдать захотелось в тысячи раз сильнее.

Но, несмотря на все это, дурость уже была совершена, и отступать я была не намерена. А чтобы Илья не нашел, уговорила Ксюшу уехать. Получив снова порцию лекций о том, что так нельзя и это плохо. Но все равно подруга ворчала-ворчала и паковала вещи, экстренно сматывая удочки. 

А дальше: забрать документы на работе, распрощавшись с фирмой, с которой уже сроднилась, отдать ключи соседке и сесть в первый же скорый поезд. Мысленно прощаясь с любым напоминанием о себе в моей жизни Ильи. 

Люблю. Люблю так сильно, что рассыпаюсь. С каждым днем все сильней и сильней. Буквально разваливаюсь на глазах. В зеркало по прошествии этих дней лучше вообще не смотреть. Глаза красные, опухшие и зареванные, лицо бледное, и остались от моей фигурки только кожа да кости. Ужасная картина.