– Каких пророчеств?

– Мне обещали, что твой отец даст мне силу, и я отобью Беббанбург, и от моих войск почернеет земля и что семь королей погибнут. Все ложь.

– Мой отец дал тебе силу.

– Он дал, – кивнул я, – он и взял. Одолжил. Я был псом, которого Альфред держал на поводке.

– И ты возьмешь Беббанбург, – добавила она.

– Я попытался, но проиграл.

– Попытаешься снова, – уверенно сказала Этельфлэд.

– Если выживу.

– Если выживешь. А ты выживешь.

– А семь королей?

– Мы узнаем, кто это такие, когда они погибнут.

Дружинники, отрекшиеся от меня при Фагранфорде, теперь вернулись. Со времени моего отъезда они служили Этельфлэд, но сейчас возвращались по одному и снова присягали мне. Вид у них был смущенный. Ситрик забормотал что-то в свое оправдание, но я оборвал его:

– Ты был напуган.

– Напуган?

– Тем, что попадешь в ад.

– Епископ заявил, что мы прокляты навек, мы и наши дети. А Эльсвит сказала… – Его голос дрогнул.

Эльсвит была когда-то шлюхой, причем хорошей. Ситрик влюбился в нее и, вопреки моему совету, женился. Оказалось, что он был прав, а я ошибался, потому как брак получился счастливый. Но в уплату Ситрик стал христианином, причем христианином, боявшимся жены ничуть не меньше, чем пламени ада.

– А теперь? – поинтересовался я.

– Что теперь, господин?

– С чего ты решил, что я теперь не проклят? Ты ведь вернулся под мое начало.

По губам парня пробежала улыбка.

– Это теперь епископ боится, господин.

– И правильно делает, – кивнул я. – Даны заставят его сожрать собственные яйца, а потом выпотрошат наизнанку, причем без спешки.

– Господин, он дал нам отпущение, – кое-как выговорил непривычное слово Ситрик. – И уверил, что мы не будем прокляты, если последуем за тобой.

На это я рассмеялся, затем хлопнул его по плечу:

– Рад, что ты здесь, Ситрик. Ты нужен мне!

– Господин! – только и смог выдавить он.

Я действительно нуждался в нем. Нуждался в каждом. А больше всего в том, чтобы Эдуард Уэссекский поспешил. Переменив свои планы – если он пойдет на это, – Кнут станет действовать молниеносно. Его воины, все конные, громом прокатятся по Мерсии. Это будет дикая охота с тысячами охотников, а добычей буду я.

Но сначала мне требовалось приманить его, поэтому мы скакали на север, в земли данов. Я знал, что нас преследуют. Гейрмунд Элдгримсон обязательно отрядит погоню, и я подумывал развернуться и обрушиться на нее, но, заметив угрозу, преследователи, скорее всего, отступят на безопасное расстояние. Пусть себе тащатся. Потребуется два или три дня, чтобы вести о нашем местонахождении дошли до Кнута. И еще два или три дня, прежде чем его силы догонят нас, а я не желал торчать больше дня на одном месте. Кроме того, я ведь и хотел, чтобы Кнут нашел меня. Что не входило в мои планы, так это чтобы он меня поймал.

Мы пересекали принадлежащую данам Мерсию и предавали ее огню. Жгли усадьбы, амбары и лачуги. Любое обиталище дана обращалось в пепелище. Мы наполнили небо дымом. Мы посылали сигналы, указывающие данам, где мы есть, но после каждого поджога ускоряли ход, и казалось, что мы повсюду. Нам никто не препятствовал. Здешние мужчины отправились на призыв Кнута, оставив дома стариков, детей и женщин. Я не убивал, даже скот не резал. Мы давали населению время покинуть дома, затем брали угли из их же очагов и поджигали соломенные кровли. Иные жители замечали дым и разбегались до нашего прибытия, и мы обыскивали окрестности на предмет недавно раскопанной земли. Так нашли два клада: один представлял собой глубокую дыру, набитую тяжелыми серебряными сосудами и блюдами, которые мы порубили на куски. Помню одно блюдо – такое большое, что вместилась бы целая кабанья голова, и украшенное изображением танцующих голоногих девушек. Увешанные гирляндами, они были гибкие, грациозные и улыбались, словно танцевали на лесной опушке исключительно ради удовольствия.

– Римское, должно быть, – сказал я Этельфлэд. Ни один из известных мне народов не мог создать такой тонкой вещи.

– Римское, – подтвердила она, указывая на надпись, идущую по краю.

Я прочитал ее вслух, спотыкаясь на незнакомых сочетаниях букв:

– Moribus et forma conciliandus amor. И что это значит?

– Не знаю, – она пожала плечами. – Амор – это любовь, кажется. Священник сказал бы.

– К счастью, церковников у нас крайне мало, – бросил я. Но двое все же сопровождало, так как большинство наших воинов были христиане и хотели иметь под рукой священников.

Этельфлэд провела пальцем по краю блюда:

– Как оно прекрасно! Жаль его ломать.

Но мы все равно его сломали, изрубив на части топорами. Работа древнего умельца, вещь неземной красоты, обратилась в рубленое серебро, а от него куда больше пользы, чем от блюда с полуголыми танцовщицами. Рубленое серебро легко переносить, и оно суть деньги. Из блюда получилось по меньшей мере три сотни кусков. Мы разделили их и поехали дальше.

Ночевали в рощах, иногда в брошенных усадьбах, которые сжигали на рассвете. Недостатка в еде не было. Урожай уже собрали, и нам хватало зерна и овощей. Был еще скот. Добрую неделю мы грабили земли Кнута, ели его еду, жгли его поместья. Но ни один поджог не принес мне такого удовольствия, как пожар, устроенный нами в большом пиршественном зале Тэмворпига.

Мы опустошали местность к северу от этого города, углубившись внутрь территории Кнута, но потом повернули на юг, к слиянию рек, где король Оффа построил на укрепленном холме Тэмворпига величественный дом. Деревянный частокол обороняли копейщики, но их было мало, скорее всего одни старики или увечные. Они не пытались сдержать нас. Едва мы появились с севера, защитники кинулись бежать по римскому мосту, переброшенному через Тэм, и скрылись на юге.

Мы обыскали старинный высокий дом, ища серебро или что получше, но ничего не нашли. Глиняная пиршественная посуда, рога для эля не имели орнамента. Все сокровища, если они тут были, исчезли. Саксы обитали в городе, выстроенном к северу от холма, на котором возвышалась усадьба. Они поведали нам, что некие люди буквально за два дня до нашего появления вывезли на восток четыре груженные добром повозки. Эти люди очистили весь дом, бросив только рога да черепа, даже продовольствия почти не осталось. Мы прикупили за рубленое серебро хлеб, копченое мясо и соленую рыбу у горожан, провели ночь в доме Кнута, при этом я позаботился выставить дозорных на стене и на римском мосту, ведущем на юг.

А поутру мы спалили дворец Оффы. Принадлежал ли он самому Оффе? Не знаю. Знаю только то, что он почернел от времени и что Оффа построил форт, а стало быть, должен был иметь жилой дом внутри этих стен. Быть может, дворец был перестроен после его смерти, но, как бы то ни было, теперь он горел. Полыхал. Огонь распространялся с сумасшедшей скоростью, старые бревна словно покорились судьбе, и мы благоговейно попятились, когда балки рухнули и вверх взметнулись искры, дым и новые языки пламени. Этот пожар был виден, наверное, миль за пятьдесят. Не упомню усадьбы, которая горела бы так яростно и так быстро. Крысы улепетывали со всех ног, птицы в страхе выпархивали из соломенной кровли, и жар прогнал нас вниз, в город, где ждали лошади.