старший смены?!

Один боец из наряда бросился на кухню за Буткевичусом. Через минуту Альгис бежал к полковнику. Подбегая, он сменил легкий бег на строевой шаг и уже поднес на ходу правую руку к виску, отдавая честь, и открыл рот, чтобы начать делать доклад, как вдруг комполка схватил казан с неизвестной жидкостью

и метнул его в Буткевичуса… Альгис абсолютно не ожидал такого поворота и поэтому не успел увернуться. Казан угодил ему точно в голову и, как-то глухо звякнув, облив с головы до ног старшего повара «суперборщом», упал на пол. Буткевичус совершенно опешил, застыв на том месте, где в него угодило «кулинарное искусство», так и продолжая держать руку у правого виска, но делать доклад посчитал излишним.

— Вон! На заставу! Копать окопы! Вон! — ничего не объяс-няя, вынес вердикт в стиле рычащего льва полковник. Альгис благоразумно оспаривать его решение не стал, т. к. вокруг стояло великое множество таких же казанов, источающих не-понятный запах, и, крутанувшись на месте, побежал обратно на кухню… Через день Буткевичус будет рыть окопы на точке, попав в стройбригаду: по приказу главкома 40-й армии генерала Громова уже начинался подготовительный процесс для вывода наших войск, и все заставы около бетонки в порядке очереди дополнительно укреплялись…

213

Все же как жизнь со временем расставляет все на свои ме-ста, показывая нам, насколько мы можем ошибаться в своих суждениях: Альгис, который, как искренне считал Сергей, был ему другом, на поверку оказался сволочью, разменявшей их дружбу на преференции, а Костя, который был тогда чижиком и которого Сергей гонял, правда без рукоприкладства, приветил его как брата.

Когда полк встал на блок возле Чагчарана, Пожидаев с дру-гими огнеметчиками пошел к полевой кухне. Стоя в очереди за горячей пищей, которую Сергей толком не ел с тех пор, как они выехали из Герата, он услышал, как кто-то радостно кричит:

— Сергей! Серега! Привет! Это я, Костя! Сергей! Пожидаев даже вначале и не понял, что это его окликают,

потому как почти отвык от своего имени. Все его нынешнее окружение звало его Кавказ. Да и Костя Левченко почти стерся

у него из памяти. Поэтому повар с лихо заломленной набекрень панамой, казалось ему, зовет кого-то другого. Но когда их взгля-ды встретились, то Сергей вдруг узнал в этом приблатненном по армейским меркам бойце того Кинстантина, которого учил уму-разуму. Так он попал на этот «вечерний прием» в ПАК-200.

До поздней ночи они сидели в автокухне и перетирали все, что произошло с ними и с их знакомыми за это время, как старые друзья. Костя, как радушный хозяин, угощал Сергея чем мог, и было видно, что он искренне рад их встрече, а По-жидаев жевал и думал: когда-то в Герате на этом же самом ПАКе они с Буткевичусом так же оживленно беседовали, раз-водили внезапно отрезвевшего Гуляева, вместе оказались в том злополучном КП, вместе получили лёгкую контузию, вместе радовались своему спасению, а теперь он машет где-то киркой, предав их дружбу. Но никаких чувств по этому поводу Сер-гей не испытывал: ни радости, ни сожаления, хотя тогда, под Кандагаром, негодованию не было предела, и он даже мечтал пристрелить Альгиса за его предательство. Очевидно, он умер в сердце Сергея. И информация о его «залете», все равно как о мало знакомом человеке, почти не тронула Пожидаева, он только сухо подытожил:

— Все же есть на свете справедливость…

214

Тем не менее Сергею было как- то не по себе. Мысль о том, что от него Костя, кроме криков, каких-то нравоучительных наставлений и всяких требований, ничего не видел, не давала ему покоя. И Пожидаев решил отблагодарить. На тупике в кар-мане у него лежала пяточка чарса, которую он еле выцыганил сегодня утром у знакомого сапера.

За девять дней пути весь чарс, который с собой прихватили бойцы, уже давно скурили, а в провинции Гур кишлаки были не особо приветливы. Обычная картина в Афгане: военная колонна, проезжающая возле кишлака, облепленная со всех сторон бачатами1, предлагающими все подряд и, конечно же, гашиш, тут никак не вырисовывалась. В самом Чагчаране из огнеметчиков еще никто не был, и поэтому эта пяточка была особо ценна, да и Алика с Азимом хотелось угостить…

Сергей не ожидал, что знакомый сапер подгонит такой атомный чарс, и еще к тому же не предупредив. И когда они докуривали пятку, Пожидаев уже совершенно поплыл, да и Левченко тоже. Фазы веселья не было. Гашиш словно бетонной плитой придавил их мысли и тела. Часик покипев и что-то мурлыча друг другу, они стали прощаться. Костя грузанул Серегу тушенкой и сгухой. И, сказав в двадцатый раз «пока», Пожидаев с вещмешком, наполненным бакшишами2, наконец-то вывалился из ПАК-200 на улицу…

Вокруг была тьма — хоть глаз выколи. Даже ослепительно белых сопок не было видно. Наверное, это было связано не только с тем, что на небе нет луны и звезд, но и с высокого-рьем. До БТРа было с километр. И Сергей побрел абсолютно на ощупь, проклиная эти необычайно темные афганские ночи

и вспоминая, как он чижиком примерно так же шарился по палаточному городку. Пройдя шагов сто пятьдесят, Сергей остановился, потому как не встретил ни одного препятствия, а по его расчету он уже должен был натолкнуться на БТР 8-й роты. Постояв немного в прострации, пытаясь включить

1

Бача

–

мальчик,

пацан.

2

Бакшиш

–

в переводе с таджикского

— «подарок».

Это слово стало слен-гом в ОКСВА. И в разговоре между солдатами вместо слова «подарок», звучало «бакшиш». «Бача» — тоже являлось сленговым словом, им часто называли молодых бойцов.

215

свои мозги, Сергей запаниковал. Сказалось действие чарса, который в больших дозах активирует чувство страха и со-вершенно дезориентирует человека в пространстве. Решив за-курить, он чиркнул спичкой, но прикуривать не стал, а начал ею светить. Ничего, сплошная тьма.

— Твою мать… Ни одна собака, как назло, не гавкнет, чтобы хоть какой-то ориентир был! — в сердцах выпалил он сам себе.

В Чагчаране было полно собак, но сейчас по какой-то неве-домой, невероятной причине