– Этот человек будет повешен на рояльной струне, – объявил Салид, проследовавший за Вилли. – Он был заочно осужден в Берлине. Мы выполняем приказ. Его казнь будет заснята на кинопленку, которую отправят в Берлин. А теперь убирайтесь отсюда. Вас ждут дела.

– Вы что, спятили? – стремительно обернулся к нему Вилли. – Выжили из ума? У этого человека шесть нашивок за боевые ранения! Он сражался в трех войнах! Начиная с 1939 года он находился на передовой во время всех крупных танковых наступлений! Он сражался под Севастополем, Сталинградом и Курском, прошел вдоль и поперек всю Украину! Он награжден «Рыцарским крестом» с дубовыми листьями и всеми остальными проклятыми ленточками и железяками, какие только есть! Это великий герой нашей страны! Он просто не может быть изменником! Вы не имеете права так с ним обращаться!

– Оберфельдфебель, вы начинаете мне надоедать. Не вынуждайте меня приказать моим людям заставить вас повиноваться.

– Ах ты, сумасшедший арабский ублюдок, ты не имеешь права…

– Оберфельдфебель, следите за своим языком. Вы уже оскорбили старшего по званию и сейчас опасно близки к измене.

Салида окружили трое его подручных, в том числе мускулистые «плотники» и один из вооруженных МП-40 часовых, стоявших у дверей. В этот же момент Денекер тронул Вилли за плечо и шепнул ему на ухо:

– Вилли, Вилли, Вилли, не будем терять голову!

– Ты сам изменник, долбаный араб! Если у этого человека хоть один волосок упадет с головы, я прослежу за тем, чтобы ты горел в аду! Кто ты такой, твою мать.

– Оберфельдфебель Бобер, – вдруг рявкнул фон Бинк, – вы свободны! Гауптштурмфюрер Салид, этот человек просто несдержанный грубиян, ничего преступного в его действиях нет. Пожалуйста, простите его!

– Нельзя вешать человека на рояльной струне в оскверненной церкви! – не унимался Вилли. – Это кощунство! Это противоречит всему тому, за что стоит германская армия! Вы глумитесь над жертвой тех миллионов, что отдали свою жизнь на Восточном фронте!

– Рейх считает фон Бинка изменником, и у меня есть очень четкие приказания на этот счет.

– Оберфельдфебель Бобер, – снова заговорил генерал, – как командующий 14-й мотопехотной дивизией я приказываю вам немедленно успокоиться и уйти отсюда! Мне вы этим никак не поможете, больше того, вы отнимаете у меня последние крохи собственного достоинства, какие у меня только остались. Пожалуйста, уходите и возвращайтесь к своим обязанностям. Это прямой приказ, и я жду, что вы его выполните!

У Вилли мелькнула мысль выхватить свой «Парабеллум», пристрелить Салида, затем развернуться и всадить фон Бинку пулю промеж глаз. Лучше так, чем смерть от удушья на конце затянутой петлей рояльной струны, на высоте шести дюймов над полом, ради порнографического удовольствия тех извращенцев, кто через неделю будет просматривать этот фильм в Берлине. И если сербы потом расстреляют его, Вилли, что с того? Он в любом случае не доживет до конца войны, какая разница? Лучше умереть за то, во что веришь, чем удерживать ущелье, чтобы какие-то ублюдки-эсэсовцы вроде этого долбаного араба и его сербов, обагренных кровью сотен евреев, смогли спасти свои шкуры.

– Вилли, – шепнул ему на ухо Денекер, – ты только подумай о последствиях! Ты подставишь Карла и остальных ребят, для них наступит самый настоящий кошмар, их отправят в концлагерь. И после всего того дерьма, через которое им довелось пройти, они сами кончат жизнь, болтаясь на рояльной струне!

– Послушайся своего друга, Бобер, – подхватил генерал. – Он говорит мудрую вещь.

Обернувшись к генералу, Вилли вытянулся в струнку и отдал ему честь, вскинув правую руку к пилотке в традиционном армейском приветствии.

– Господин генерал-лейтенант фон Бинк, выражаю вам уважение от лица всей боевой группы фон Дреле двадцать первого полка 2-й воздушно-десантной дивизии. Вы герой, вы мужественный, благородный человек. Для нас было большим счастьем служить под вашим началом, и мы вас никогда не забудем!

С этими словами он развернулся и быстрым шагом вышел из церкви.

Карпаты

Дорога от Яремчи на юг

Наши дни

– Ты говоришь запыхавшись, словно на бегу, – сказал Джимми, находясь в двух тысячах миль отсюда, предположительно сидя на диване перед камином, потягивая из хрустального бокала выдержанное виски.

– Долгая история. У тебя есть что-нибудь?

– Вообще-то есть.

– Ты говори, а я буду идти. И извини за учащенное дыхание.

У нас в радиоперехвате и дешифровке работали очень толковые ребята, – начал сидящий на диване Джимми, – и, похоже, нам было известно, что начиная с 1944 года Сталин решил дистанцироваться от партизанских формирований, которым не доверял. Он уже не сомневался в том, что одержит победу в этой войне, теперь его больше заботило то, как одержать победу в следующей. И тут наши ребята увидели шанс вмешаться в игру. Штаб командования экспедиционными силами в Европе отправил в Александрию «черный» бомбардировщик «Галифакс». К этому времени наши шифровальщики взломали советские шифры и установили связь с различными партизанскими отрядами. Мы предложили им то, в чем им отказывал Сталин. Каждую ночь бомбардировщик вылетал из Александрии и брал курс на подбрюшье Европы, в том числе запад России, где сбрасывал контейнеры с оружием и снаряжением для партизанских отрядов. Не сомневаюсь, многие контейнеры попали в руки к немцам, и все же некоторые были доставлены по назначению. В каждом контейнере имелось все, что необходимо для партизанской борьбы в тылу врага, для революции, для военного переворота: одна снайперская винтовка 4Т, пять пистолетов-пулеметов «Стен», четыре тысячи 9-мм патронов, пятьдесят патронов 303-го калибра, двадцать пять гранат «Миллс» и пять револьверов «Уэббли». Как следует из архивов, бригада Бака из Народного фронта Украины получила свою долю, три контейнера, 9 февраля 1944 года. Вот и ответ на твой вопрос: именно таким образом 4Т могла и должна была попасть на Украину, и, следовательно, в июле 1944 года ею мог воспользоваться твой снайпер.

– И последний вопрос: есть какие-нибудь сведения или мысли относительно того, как были пристреляны эти винтовки?

– Увы, тут ничем не могу помочь. Но обычный комплект, поставлявшийся в пехотные части, состоял из 4Т в ящике из сосновых досок, инструмента и материалов для ухода и обслуживания, наставления по стрельбе и прицела, пристрелянного на дистанции сто ярдов. Разумеется, каждый снайпер перестраивал прицел под себя.

– То есть если нашей Миле предстояло сделать выстрел на дистанции тысяча ярдов, она должна была перестроить прицел?

– Совершенно верно.

– Я все понял, – сказал Свэггер. – Старина, ты лучший из лучших.

– Значит, до встречи в августе?

– Точно, – ответил Свэггер, однако его мысли уже были в другом месте, перебирали определенные возможности.