Должность лаборанта досталась Аесли по недоразумению. Сен так долго разъяснял официальным лицам подробности странного освобождения Мордевольта, что, во-первых, запутал все окончательно, а во-вторых, заработал репутацию человека, который лучше всех разбирается в делах профессора. Сам Мордевольт не возражал, но помощи никакой не требовал.

Поэтому Сену никто не мешал предаваться размышлениям. Да и не мог помешать — бывшая дача Бубльгума, превращенная в секретную лабораторию, охранялась еще строже, чем когда была гнездом террористов.

Аесли приоткрыл глаз и стратегически оценил положение солнца на небосводе. Получалось, что через четверть часа придется вставать и перетаскивать кресло. Впрочем, это следовало лишь из тактического планирования. Стратегически выходило, что перетаскиваться придется еще четыре раза, а потом светило опустится за дуб со сломанной верхушкой.

«Стоит ли так напрягаться? — Сен прикрыл глаз. — Как ни крутись, а солнце сядет. Пятнадцать минут у меня всяко есть».

Но солнце пропало гораздо раньше. «За тучу зашло», — решил Аесли и для разнообразия ошибся. Туча сама зашла перед солнцем, засопела, икнула и сказала:

— Привет! А ты чего глаза закрыл? Думаешь, да?

Сен нехотя перестал думать (то есть открыл глаза).

Между ним и солнцем располагался один из крупнейших магов Британии — профессор Развнедел.

— Здравствуйте, профессор. Вы сегодня не дежурите?

— Выходной я, — декан Чертекака покосился на пустующий шезлонг, но уселся на более крепкую деревянную табуретку. — Так я насчет подумать. Для этого обязательно глаза закрывать? А то я как думать начинаю, так на стены натыкаюсь.

— Вы думаете? — мальчик понял, что ляпнул бестактность. — В смысле... вы думаете, что обязательно нужно зажмуриваться?

— Тут ведь как? Я когда сплю, у меня в голове мысли появляются. Ну, как тогда, с Колпаком. Вот я и думаю — чтобы думать, нужно не смотреть. Глаза закрываю, а оно все равно не думается...

Декан смущенно почесал переносицу. Сен аж закачался.

«Развнеделу понравилось думать! Он хочет научиться делать это без Колпака!»

— Закрывать глаза не обязательно. Нужно... э-э-э... потренироваться! Кроссворды порешать, головоломки поскладывать, в логические игры поиграть.

— Головоломки? — Развнедел нахмурился так, что в шее что-то хрустнуло. — Давай лучше в игры. У тебя есть?

Аесли обвел взглядом веранду и увидел на перилах коробку живахмат — живых шахмат, подаренных мамой на день рождения. Он притащил их сюда в надежде, что по вечерам будет играть партию-другую с Мордевольтом или Лужжем.

— Вот, шахматы, — Сен высыпал фигурки на стол.

Лицо декана стало кислым.

— Слыхал. Только там правила всякие знать надо.

— Это умные шахматы, — сказал Сен, расставляя заспанные фигурки на доске, — они все правила сами знают. В целом ничего сложного, обычная игра в солдатики. Вот это пешки, они ходят...

Развнедел внимательно кивал и повторял движения Сена, запоминая ходы фигур.

— Чего зря гонять? — ворчали те. — Или уже играть давай, или нечего тут руками хвататься.

Заминка вышла с конем. Узнав, что эта фигура ходит буквой «Г», декан почему-то начал переставлять ее по очень сложной траектории.

— Нет-нет, профессор! Не английской «G», а русской «Г»!

— Так это еще языки знать надо? — расстроился Развнедел. — Я в такую игру всегда проигрывать буду.

— Языки — только в пределах одной буквы.

— Все равно много. Ладно, пусть эта лошадь (конь в руке декана фыркнул) ходит буквой «L»[93].

«А Развнедел не чужд логики, — подумал Сен. — Как бы чего не вышло!»

— Давайте попробуем сыграть, — предложил мальчик. — Начинайте.

Профессор уставился на белую королевскую пешку. Минут пять та делала вид, что не замечает пристального взгляда, но вскоре принялась перешептываться с соседкой, ферзевой пешкой, оглядываться и глупо хихикать.

«И не будем им мешать, — решил Сен, — будем подыскивать достойную стратегическую проблему».

Развнедел вздохнул, протянул обе руки и двинул королевскую пешку вперед. На четыре поля. Вместе с соседкой.

— Извините, — сказал Аесли, — но за один ход можно перемещать только одну фигуру. И пешка на четыре поля не ходит.

— Еще и математика, — горестно произнес декан.

«Вот обучение Развнедела — это стратегия или тактика?»

— Стань нормально, — буркнул профессор пешке. Та расправила плечики, подняла подбородок, но с неправильного поля не сдвинулась.

«Это практика, — огорчился Сен. — Вот только какая, тактическая или стратегическая?»

— Профессор! Просто возьмите пешку и верните ее на поле Е4. Е4. Видите буквы и цифры по краям?

— И геометрия, — Развнедел помрачнел еще больше. — А ну разобрались по своим местам!

Фигуры притихли и несколько ходов беспрекословно выполняли команды профессора, хотя среди них были довольно экзотические: «Ходи давай», «Ну чего стоишь, смотришь?» и «Я что, за всех думать должен? Сам разбирайся!».

Последняя команда предназначалась белому королю, который пожаловался, что ему угрожает черный слон. Король, не привыкший к подобному обращению, густо покраснел.

— Э, я не понял! — черный слон завертел круглой башкой. — А где белый король? Это красный какой-то!

Белый король побагровел еще больше и заорал:

— Шухершпиль!

Видимо, на шахматном языке это обозначало акт гражданского неповиновения. Белые тут же принялись своевольничать: ходить буквами «Е», «W» и даже «Ы», рокироваться с кем попало и при случае бить черных — не сбивать, как положено, а исподтишка пинать и толкать.

«Нет, — подумал Аесли, — стратегией здесь и не пахнет».

Воспользовавшись суматохой, наглая белая пешка выскочила из глубины обороны и прыгнула на последнюю горизонталь.

— Урра! — завопила она. — Я в дамках! Сейчас всех побью!

«Впрочем, тактикой тоже не пахнет».

— Деревенщина! — проворчала черная ладья. — Не в шашки играем. Ты ж в королевы прошла.

— Урра! — пуще прежнего обрадовалась та. — Я королева!

— Какая еще королева?! — возмутилась первоначальная белая королева. — Давно в сортир не запирали?

— Деревенщина! — опять прогудела ладья. — «Сортир»!

«Это грубая практика... то есть неприличная...»