левой руке и внимательно посмотрел на часы, которые почему-то были вверх тормашками, — …через двадцать четыре минуты. У меня есть ещё почти полчаса, чтобы насладиться этим парком и приятной компанией. Надеюсь, наша маленькая бука будет не против, — весело добавил Бесовцев и ласково потрепал Аду по голове, за что получил с её стороны неодобрительный взгляд.

Они свернули с главной аллеи парка на не самую оживлённую тропинку и пошли неспешным шагом, болтая, как говорится, ни о чём. Бесовцев был бодр и весел, каким не был уже давно, и это не могло не радовать Еву, которая на какое-то время смогла расслабиться и забыть о череде нерешённых проблем. Периодически среди кустов сирени ей слышалось тонкое конское ржание и даже пару раз померещился силуэт лошади, напоминающий Мэри, однако, сколько Ева ни пыталась поймать ускользающую иллюзию, она так никого не увидела.

Очень громкий непрекращающийся щебет птиц начинал действовать на нервы, и, когда особо нахальная синица прочирикала прямо над ухом Бесовцева, тот не выдержал и попросил Еву свернуть куда-нибудь подальше от этих слишком радостных созданий. Девушка услышала его просьбу, однако найти в парке место, где птицы не пели гимны наступившей весне, было достаточно сложно и даже казалось невозможным, пока они совершенно случайно не спустились к набережной. Помимо людей, гуляющих туда-сюда вдоль ярко-синей реки, водную гладь то и дело разрезали своими носами речные трамвайчики, а потому, даже если в кустах сирени кто-нибудь и пел, этого не было слышно.

— Большие перемены ждут всех нас! — сказал вдруг Бесовцев, провожая взглядом уплывающих на кораблике людей. — Серьёзные перемены! И каково это, когда ты являешься их причиной, м, Ева?

— О чём ты? — непонимающе переспросила девушка, подозрительно посмотрев на Бесовцева, который, держа для равновесия руки по обе стороны от себя, осторожно шёл по бордюру.

— Ничего, ничего… — он сильно покачнулся, но удержался. — Совсем скоро всё это начнётся, тогда ты поймёшь… Совсем немного осталось ждать, всё произойдёт так быстро, ты и глазом моргнуть не успеешь… — Бесовцев спрыгнул с бордюра, и его раскосые глаза сверкнули в лучах солнца яркими хризолитами. — Это как механизм, понимаешь? Его запустили один раз, и вот шестерёнки крутятся, крутятся… И ничем его не остановить, пока он не выйдет из строя или не сядут батарейки.

— Это всё очень по-философски, Бесовцев, но я не понимаю, к чему это.

— Да как ты!.. — он задохнулся от возмущения, выпуская воздух через широкие ноздри, как бык. — Тебя вообще не смущает, что происходит вокруг?!

— Видишь ли, Бесовцев, — теперь пришла очередь Евы раздражаться и вставать напротив молодого человека, сложив руки на груди, — меня беспокоит не то, что происходит вокруг, а то, что происходит внутри меня, а именно вот здесь, — она показала рукой на свою голову, одним этим жестом предотвращая все дальнейшие споры. — О том, что происходит вокруг меня, мы будем говорить, когда я перестану видеть тебя парящим на уровне двенадцатого этажа.

Показывая, что разговор окончен, Ева резко развернулась и быстрым шагом пошла дальше. Несколько секунд Бесовцев стоял на месте, осмысливая только что услышанную им информацию, а затем, вернувшись в действительность, догнал впереди идущую девушку.

— Ну хорошо, извини, — попытался исправить ситуацию молодой человек, остановившись перед ней и преграждая ей дорогу. — Я прекрасно понимаю, как это неприятно, когда говорят загадками, но по-другому я, к сожалению, пока не могу. Все мы не можем. Но когда-нибудь ты всё обязательно поймёшь.

— И когда это «когда-нибудь» наступит? Лет через десять? — иронично подняла одну бровь Ева, на что Бесовцев тихо засмеялся.

— Нет, я думаю, в год уложимся.

Некоторое время они шли в молчании: каждый погрузился в свои мысли. Ада была всё такая же хмурая, как грозовая туча, и даже купленная Бесовцевым сладкая вата не исправила полностью ситуацию, хотя немного её улучшила. У самого же молодого человека настроение снова стало выше облаков, быстро гонимых по лазурному небу неустанным ветром, да и сама его сущность была как ветер: такая же лёгкая, непринуждённая в погожий денёк и сносящая всё на своём пути во время урагана.

— Скорее всего, я больше не буду работать у Саваофа Теодоровича, — тихо сказала вдруг Ева как бы самой себе, однако Бесовцев услышал и снова преградил ей путь, на этот раз от недоумения.

— В смысле? Почему?

— Неужели ты не видишь? Я не в себе, — она скользнула прозрачным взглядом по его лицу и остановилась на чём-то позади него — наверное, на небе, в котором ей чудились чьи-то добрые, чистые лица, а может быть, на покрытых густой тёмной листвой деревьях, где жили, по её детским представлениям, маленькие ангелы. — Как мне можно доверить ребёнка? Из меня плохая няня, и ты сам это прекрасно знаешь.

— Да что ты такое несёшь? Нормально у тебя всё получается.

— Нет, не нормально, — огрызнулась Ева и снова сложила руки на груди, а это всегда был признак плохого настроения. — Давай оценивать объективно: у меня не всё в порядке с головой. Завтра же я иду к психиатру, и если он поставит тот же диагноз, что и несколько лет назад — а я более чем уверена, что он его поставит, — то это мой последний рабочий день у Саваофа Теодоровича.

— А какой диагноз был несколько лет назад?..

— Неважно, — Ева передёрнула плечами, явно показывая, что эта тема ей неприятна, и Бесовцев, который хотел сказать что-то ещё, лишь растерянно закрыл рот.

— А ты сама-то хочешь уходить?

Ева неуверенно замерла, несколько секунд разглядывая узоры на плитке под ногами, а затем медленно ответила:

— Нет, не хочу. Разве только если бы мне разрешалось приходить в гости в любое время и сидеть там целыми днями — тогда да, может быть… А так нет. Не хотелось бы.

Они дошли до развилки дороги и синхронно остановились: Бесовцеву уже пора было идти на встречу с Саваофом Теодоровичем, и, как бы не хотелось Еве пойти вместе с молодым человеком, чтобы повидаться с хозяином дома, она взяла себя в руки и, гордо кинув Бесовцеву на прощание, свернула вместе с Адой на главную аллею, а паренёк быстрым шагом направился в сторону метро.

От утреннего прекрасного настроения Евы не осталось и следа, и теперь оно было ниже плинтуса. На душе скребли кошки, и Ада, по всей вероятности, почувствовав тяжёлое тревожное ожидание, неприятно ноющее где-то в груди своей няни, перестала капризничать и немного успокоилась, переключив своё внимание на окружающий её такой чудесный мир. Ева же, находясь где-то очень глубоко в своих мыслях, только изредка