Я хочу сказать, что первое и главное, что представляла собой февральская революция – это была революция национальная, и в таких масштабах, которые поражали воображение людей, знающих историю и предубежденных против всякой революции, любой. Это было, как выразился Струве, чудо. Но потом чудесами стали злоупотреблять. И Ленин, который раньше говорил, что это была социалистическая революция, потом стал говорить, что октябрь не мог быть социалистической революцией. Он потом, когда большевики победили в гражданской войне, сказал: «Октябрь был чудом. Польская война была чудом. То, что русский народ, трудящиеся и крестьяне, выносили в течение трех лет такие страдания, – чудо». Ну, если уж безбожник Ленин, марксист-ленинист, мог апеллировать к чуду для объяснения того, что он сам в значительной мере произвел – и главным образом произвел именно он… Это ведь поразительно, что вместо марксистского анализа того, почему октябрь победил, сам Ленин через три года после победы все время ссылается на чудо. И на чудо ссылается Троцкий. Такой же безбожник и такой же марксист, который должен был экономическими причинами объяснить крушение февраля и победу октября.

Февраль, на мой взгляд, был не только вестью о свободе, он был и апофеозом свободы для человека, для трудящихся русских и для человечества. Для всех, без различия. Иноплеменников, иноверцев. В излишестве свободы или, вернее говоря, в несогласованности свободы с другими, столь же важными ценностями, может быть и главный порок или причина неудачи февральской революции. Во всяком случае – она была не буржуазно-демократической революцией, а гуманистической, не только демократической, освободительной в буквальном смысле слова, что она не была государственным переворотом, как говорили большевики в первое время.

Главный вопрос, который задают, когда говорят о февральской революции или, я бы сказал, главное обвинение, которое выдвигают против нее – это то, что, собственно говоря, февраль был обречен. Он был обречен в силу того, что Февральская революция разыгралась во время войны. А как говорили циммервальдисты, то есть полу-пораженцы, уже в эмиграции: либо война съест революцию, либо революция съест войну. Февральская революция не могла съесть войны, потому что это значило бы, что она должна быть бесчестной, нарушить обязательства, которые приняло царское правительство от имени России, и тем самым Россия лишилась бы содействия своих союзников, всяческого содействия: не только морального, но и финансового, экономического, и вообще перешла бы как бы в лагерь центральных держав. Съесть войну революция не могла. Значит, естественно, что революция была съедена войной, и, если большевики победили – это неизбежный исторический процесс. Февраль был в этом смысле обречен, и большевики чем были? – они были только орудием в руках истории. Историческая метла смела февраль, февральскую революцию, и надо не понимать хода исторических событий, чтобы быть в какой-то претензии или защищать постфактум февраль. Я с этим решительно не был согласен тогда, когда этот вопрос практически или политически стоял, я с ним и сейчас не согласен, хотя я прочитал уйму книг на эту тему «за» и «против».

Освободительная революция в России кончилась с захватом власти, с торжеством октября. Но ликвидировала ли большевистская революция войну? Я утверждаю: нет. Они думали, что, объявив перемирие и братание на всех фронтах, они тем самым заканчивают войну. Это же оказалось мифом: война не кончилась, война продолжалась не только с октября до подписания Брестского мира в марте, то есть еще почти полгода. Она продолжалась и дальше, поскольку центральные державы потребовали от советской власти целого ряда территориальных и материальных уступок, на которые советская власть пошла. Значит, тут война не закончилась немедленно. Она продолжалась, внешняя война, в скрытом виде, а кроме того – порождена была внутренняя, гражданская война, которая продолжалась еще три года, и которая унесла не меньше жертв, чем уносила обыкновенно внешняя война. Кто выиграл от этого? Что принес немедленный мир, этот лозунг, которому приписывают «победу большевиков» и отказ от которого ставится в вину февралю?

Многие в октябре, когда свершался советский, или большевистский переворот, не знали того, что позднее стало известно: что Временное правительство считало, что оно находится почти накануне заключения сепаратного мира с Турцией, возможно – с Болгарией и с Австрией. Это мало кто знал. Но это знал Ленин, который сидел не в России, а в Финляндии, и который от своего приятеля и агента Ганецкого, сидевшего в Стокгольме, знал о секретных переговорах между союзниками и теми державами, на которых они рассчитывали, что они капитулируют. И если бы переворот не произошел двадцать пятого октября, – а Ленин гнал к нему против своих ближайших единомышленников Зиновьева, Каменева, Ногина, Милютина, там целый ряд лиц, которые были против ускорения захвата власти. Ленин не хотел дождаться даже конца октября, когда собрался очередной съезд Советов. Он боялся потерять момент. Он считал момент необычайно благоприятным. Он писал об озверении масс, и в особенности – военщины после корниловской истории. Он хотел использовать этот момент, и он боялся, как бы его не опередили союзники или, в частности, Временное правительство, заключив соглашение с немцами. Поэтому десятого октября, на тайном заседании в квартире Суханова, он настаивал, чтобы захват власти произошел как можно скорее. И захват власти был импровизирован: они организовали его, они подготовились к нему, но все было на волоске, все могло повернуться в другую сторону. Поэтому, когда говорят об исторической неизбежности победы большевиков, фактической неизбежности, это совершенно неверно, эти утверждения исходят из того, что раз это было, значит, так должно было быть. Но этого могло и не быть, и совершенно очевидно, что не быть – могло. И я сейчас приведу достаточно авторитетные ссылки.

Подвойский, глава Военной комиссии и Военно-революционного комитета в Петрограде написал, что происходило в первые дни в Петрограде же. Как выходил из себя Ленин, когда Волынский полк отказался выступить, а сам Подвойский прибавляет: «Все тогда висело на волоске, он совершенно был растерян». Это стоит прочесть! Это в «Коммунисте» было напечатано. Они уже решили раскрыть карты. Как я сказал, это было напечатано в 1958 году – уже сорок лет с чем-то прошло. Они опубликовали это. А что мы читаем? Мы давно уже прочли это. В Советской энциклопедии напечатано, в воспоминаниях Троцкого напечатано, что происходило в 1918 году во время сражения в Казани. Троцкий говорит, что все зависело от одного бойца – куда повернется военная фортуна. После захвата фронтом Учредительного собрания в Казани, золотого запаса, Ленин был в совершеннейшей панике, и это все написано, но не всюду опубликовано. Я предлагаю взять первое издание Советской энциклопедии и посмотреть большую главу, направленную против всех врагов интервенции, главу из этой статьи «Интервенция», и там есть цитата из того, что Ленин говорил в июне месяце 1917 года, когда шли бои под Свияжском. Это поразительно интересно в том смысле, как все растерялись, и когда случилось не то, что могло случиться, тогда, естественно, чудо помогло. Он говорил – «чудо». Мы говорим – случай. Я не знаю, как еще можно сказать. Но это могло быть, и могло не быть. Но «чудо» говорит марксист и такой сторонник имманентных законов истории! Тогда что должны сказать эсеры, которые не верят в имманентность исторических законов?