Я вместе с ним еду в секонд-хенд и смотрю, как он выгружает все наши вещи в корзину для пожертвований. С каждым новым предметом с меня словно сваливается очередной груз. Когда папин багажник наконец пустеет, я чувствую себя совершенно свободной. Я поднимаюсь вверх, словно воздушный шар, который отпустили в бескрайнее небо, и парю в вышине, так близко к яркому, ослепительному свету, что чувствую его тепло, его притяжение. Я смотрю, как папа залезает в машину и едет обратно, к последней оставшейся нити, которая все еще меня держит.

Обри ослепительна в свадебном платье. Бен лучится от счастья рядом с ней. Они опускаются на колени для благословения, и я складываюсь пополам в приступе неудержимого хохота, а у меня из глаз градом катятся слезы. Гости фыркают вместе со мной. Обри, Бен и старик священник озадаченно озираются, не понимая, почему всем так смешно.

Миссис Кинселл, сидящая в первом ряду, толкает мужа в бок, требуя, чтобы он хоть что-нибудь сделал, хотя делать тут совершенно нечего. На подошвах ботинок у Бена – как раз на них сейчас смотрят все двести очевидцев благословенного события – ярко-розовым лаком для ногтей написано: «ПОМОГИТЕ».

Хлоя, стоящая рядом с Обри в своем нелепом зеленом платье из тафты, оборачивается и подмигивает папе. Вот и расплата. Они это сделали – устроили самый настоящий свадебный розыгрыш. Не считая минутки безудержного веселья, церемония проходит без единой заминки, и Обри соединяется узами брака с тем, с кем ей и было суждено соединиться. Я радуюсь, аплодирую, пою и танцую.

Прием проходит в «Ритце», неподалеку от нашего дома. Мама с папой сияют от радости, когда Обри и Бен входят в зал под аплодисменты гостей. Сами они стали мужем и женой двадцать четыре года назад в кабинете мирового судьи. За церемонию, как любит вспоминать папа, ему пришлось отдать «сотню долларов и свою свободу». Потом он всегда добавляет, весело подмигивая нам: «Я бы приплатил еще сотню, если бы знал, как много народу мы сумеем произвести на свет».

Мама выглядит изысканно. На ней изумрудно-зеленое шелковое платье выше колен, расшитое серебряными и розовыми цветами и подчеркивающее ее выточенные бегом ноги. Волосы свободно собраны на макушке и скреплены небольшой ювелирной заколкой. Лицо обрамляют золотые локоны, шею украшает короткая нитка жемчуга. Мама наклоняется поправить ленту на углу стола, так что платье сзади натягивается, и чувствует жаркий взгляд моего папы, стоящего в другом углу зала. Мама оборачивается, и папа улыбается ей такой недвусмысленной улыбкой, что она заливается краской.

Среди гостей я замечаю Мо и Кайла. Они неразлучны: руки, пальцы, губы, плечи, бедра – они все время, каждый миг чем-то касаются друг друга. Она выглядит так потрясающе, и он тоже выглядит так потрясающе, и вместе они выглядят так потрясающе, что мне хочется хлопать от восторга. А раз меня все равно никто не слышит, то именно этим я и занимаюсь. Я кричу, воплю, кружусь и хлопаю в ладоши. Морин Камински, ты великолепна, Кайл Хатчинсон, ты прекрасен, и посему я провозглашаю вас королем и королевой сногсшибательности.

Хлоя пришла с Эриком, на которого наш папа смотрит как медведь на мед. Может, все дело в том, что Эрик совсем не такой, как Вэнс, но скорее в том, что Хлоя с Эриком совсем не такая, какой была с Вэнсом. Она точно так же безгранично предана Эрику, но Эрик не требует от нее постоянного внимания, в нем нет ни капли собственничества, и потому Хлоя рядом с ним кажется мне улучшенной версией самой себя: уверенной в себе, беззаботной, забавной, по уши влюбленной. Ее медные волосы сверкают в свете ламп, улыбка освещает весь зал, а Хлоя самозабвенно танцует под музыку, которую сама же выбрала и которая замечательно дополняет сегодняшний праздник.

В какой-то момент Эрик, задыхаясь, утирает пот со лба и выводит ее на балкон отдышаться. Она смотрит на океан, а потом вдруг поворачивается к нему и говорит:

– Ты меня ни разу не спросил.

– О чем?

– Об аварии. – Она показывает ему свою половинку мизинца, словно поясняя, о чем идет речь.

Он берет ее за руку и целует покалеченный палец. – А ты хочешь мне рассказать?

Хлоя склоняет голову к плечу, обдумывая его вопрос.

– Не то чтобы хочу, просто мне интересно, почему ты не спрашивал.

– Это бы ничего не изменило. Я бы все равно в тебя влюбился.

Она расплывается в улыбке:

– Но разве тебе не любопытно?

– Может, поначалу и было любопытно, но теперь не особенно.

– А если я захочу тебе рассказать?

– Тогда я тебя выслушаю.

– Но ты не хочешь, чтобы я тебе рассказала?

Он пристально смотрит ей в глаза, и я вижу по его лицу, каким решительным, сильным и обаятельным мужчиной он станет.

– Честно говоря, нет.

– Почему?

– Потому что я люблю тебя. – Он резко выдыхает носом. – Понимаешь, в этом все дело. Я люблю тебя, так что, если ты хочешь мне рассказать, я тебя выслушаю. И я понимаю, что это жуткая, по-настоящему страшная история и я должен буду испытывать ужас. Но на самом деле где-то там, внутри себя, я не буду испытывать ужас, потому что эгоистичная часть меня будет радоваться тому, что это случилось.

Хлоя напряженно замирает.

– Видишь, как отвратительно получается? – говорит он. – Так что я лучше буду смотреть вперед, а не назад и просто радоваться тому, что Бог, или Будда, или кто там еще правит этим миром спас тебя и привел ко мне.

Он открывает рот, собираясь продолжать, но не успевает, потому что Хлоя впивается губами в его губы, а я думаю, действительно ли он прав и действительно ли все мы имели дело с чем-то, что было предначертано нам судьбой. Мы с Озом погибли, но Хлоя, мама и папа спаслись, а их жизнь переменилась. Не знаю, стоит ли благодарить за это судьбу, но сейчас, глядя на Хлою и Эрика, стоящих на балконе под звездным небом и бесконечно влюбленных друг в друга, я понимаю, что в тот день мы очень многое потеряли – и в то же время что-то приобрели.

Хлоя отстраняется и озабоченно смотрит на Эрика.

– Хочешь еще о чем-то спросить? – говорит он.

– Почему ты меня любишь?

Он смеется. Мне нравится, как он смеется – глубоким, перекатывающимся смехом.

– Ты ведь шутишь?

Она качает головой и смотрит на него. Этот вопрос явно не кажется ей ни смешным, ни даже забавным.

– Наверное, потому, что ты очаровательна, когда злишься.

Она толкает его в грудь.

– Я серьезно! Говори.

Он притягивает ее к себе. У него в глазах еще сверкают озорные искорки.

– Первым делом я обратил внимание на твой рот.

– Рот?

– Ага. Когда ты в первый раз приехала в приют и привезла котят, я заметил твой рот, то, как он чуть кривится влево. Ты притворялась такой крутой и уверенной в себе, но рот тебя выдал с головой.