– Есть что-нибудь от Рамирес?

– Только сообщение. Арчер еще в Роузмонте; Финни по пути собрал команду старших агентов, которые прикроют его жалкую задницу; Стерлинг и Рамирес в доме Кармайкла. У него фотографии.

– Прии? – спрашивает Эддисон, сжимая кулаки.

– Всех. Они собирают карточки с его стола, ручки, образцы почерка. И фотографии, ясное дело. Скорее всего, ему будет предъявлено обвинение, если выживет.

– Есть шансы?

– Операция продолжается, но они, кажется, не очень надеются. У него достаточно сильно повреждены легкие и ребра, некоторые важные кровеносные сосуды… – Голос Хановериана звучит тихо, но отчетливо, и при этом слышен только собеседнику, ни дюймом дальше. – Арчер подобрал нож на месте преступления, они проверят его на предмет использования в предыдущих убийствах.

– Черт побери, но ты же знаешь, что наш убийца на операционном столе, что он не может дать ни письменных показаний, ни принести присягу в суде…

– Было бы замечательно, если б он прожил достаточно долго, чтобы сделать признание.

– Прия должна оставаться здесь, в госпитале?

Вик качает головой и скрещивает руки на груди.

– Когда аптека подготовит лекарства, которые она должна взять домой, можешь увозить обеих Шравасти. Если по пути понадобится сделать остановку-две для покупок самого необходимого – ничего страшного, но только необходимого. Довезешь до дома – и оставайся с ними.

Еще один подарок. Обычно это работа Вика. Разговаривать с семьями, отслеживать, кто приходит в гости, что говорят… Будь Эддисон только что из колледжа или после академии, он бы радовался как ребенок, но теперь он мужчина, агент, и умеет быть благодарным за проявление настоящей дружбы.

– Финни на всякий случай поставил охрану возле операционной и во вспомогательном помещении, – говорит Вик, пока Эддисон решает, уместно ли благодарить партнера. – Я подожду здесь новостей и буду на связи с Рамирес и командой в Роузмонте.

Занавеска с рокотом скользит на крючках по металлической штанге – Дешани сдвигает ее назад к стене. Прия сидит на кровати в веселеньких желтых пижамных штанах и футболке с длинными рукавами и логотипом ФБР.

– В магазине хороший выбор, – сухо говорит она, осторожно держа в руках чашку с горячим шоколадом.

– Правда?

В дверь стучатся; через пару секунд та открывается, и в палату входит женщина в розовой униформе. И заговорщицки подмигивает Прие.

– У меня с собой наркота, народ, – говорит она, подражая наркодилеру из телесериала, и показывает три бело-синих бумажных пакета с приклеенными длинными листочкам и с инструкциями по применению.

Дешани трет переносицу. Медсестра, заметив это, смеется.

– Да я просто шучу. Работаю с двойной нагрузкой, потому что доктор не может справиться со своим стадом интернов. Нужна же какая-то отдушина.

– Понимаю, – говорит Дешани. Она откидывает голову назад и потягивается. В комнате слышится отчетливое похрустывание.

– Ладно, дамы, я вот о чем. – Медсестра начинает быстро, но толково объяснять, как лечить раны, на что обращать внимание и когда приходить в больницу. Ясно, что у нее огромный опыт. Закончив, она подбоченивается и смотрит на обеих женщин. – Хоть я и медсестра, то есть кладезь премудрости, очень важно самим заботиться о себе. Вам придется пойти на некоторые ограничения – временно. Вопросы есть?

Мать и дочь изучают письменные инструкции, потом в унисон качают головами.

Мужчины улыбаются.

– Тогда, если вы больше не нужны этим симпатичным агентам, можете отправляться. Если хотите, принесу документы на выписку.

Дешани смотрит на Вика, тот согласно кивает.

– Принесите, пожалуйста.

Метель, заносившая снегом Роузмонт, только начинает смещаться в сторону Хантингтона. Мама везет нас домой, и Эддисон, хотя пассажир из него тяжелый, настаивает, чтобы я села впереди. Сам он садится сзади и никак не может найти себе удобное положение. Когда мама останавливается возле аптеки – купить бинты и все прочее, – мы с ним остаемся в машине. Однако уже возле бакалейного – не того, что рядом с шахматным павильоном, – я расстегиваю пряжку ремня безопасности.

– Уверена, что всё в порядке? – спрашивает мама.

– Хочу чего-нибудь на десерт, только не «Ореос».

– Ладно, идем.

Эддисон тащится за нами через весь магазин, повесив на руку корзину, и я даже представить не могу, как мы смотримся со стороны. Хотя нет, немножко могу. Он – в футболке с девизом и расстегнутой толстовке под пальто, я – в пижаме и бинтах, и мама – в костюме. Из обуви у меня больничные носки. При этом выражение на мамином лице не располагает к шуткам в мой адрес.

Такое выражение удается ей особенно хорошо.

Настоящая стервозная физиономия.

В кулинарии берем по сэндвичу, потому что на готовку дома рассчитывать не приходится, и еще кое-что на завтрак, после чего проезжаем вдоль полок с мороженым. Я нахожу апельсиновый шербет – он легче для горла, чем мороженое. Мама и Эддисон долго пререкаются и, не сошедшись во вкусах, берут по пинте каждый. Юноша-кассир, придвигая покупки к сканеру, смотрит на меня большими глазами.

– Что с тобой?

Эддисон уже собирается вмешаться, но я отвечаю пареньку вежливой улыбкой.

– Одержимый дьяволом пневмомолоток. Мы нарисовали диаграмму в гараже – там, видишь ли, места побольше, – исполнили ритуал, а потом и не заметили, как шнур упал в круг вызова.

Кассир открывает рот, но тут мама хлопает меня по плечу.

– В следующий раз будешь внимательнее перед тем, как начинать заклинание. Хорошо, что успела отправить его обратно.

Эддисон отворачивается к пакетам, чтобы парнишка не видел, как он улыбается.

Краешек нормальности в этот безумный, ненормальный день.

Диван завален сугробом простыней; на завтра у нас намечалась сортировка белья – что-то оставить, что-то отдать, а что-то выбросить. Зная маму, я не уверена, что в ее расписании произошли какие-то перемены. Сегодня же даже Эддисон вынужден устроиться с обедом на полу, и, что самое удивительное, он даже не выглядит недовольным. В самом конце ему, однако, приходится подняться и выйти в кухню, чтобы ответить на звонок от Вика.

Мама решает воспользоваться моментом, и мы поднимаемся наверх вымыть мне волосы. Выясняется, что за исключением этих самых волос, все остальное к такого рода процедурам не готово. Я снова надеваю желтые штаны и фэбээровскую футболку – отчасти потому, что в них удобно, но прежде всего потому, что в них спокойно.

Все ноет и болит. В нескольких ребрах трещины – точную цифру врач называть не стал, – мышцы напряжены. Я не задыхаюсь, но ощущаю каждый вдох так, как ощущала раньше. Обычно, если проблем с дыханием нет, то и беспокоиться не о чем. Впрочем, мои проблемы не в груди, а в синяках и распухшем горле. Обдумывая случившееся, я не возношу благодарности адреналину. В моем случае он подтолкнул меня к глупым и безрассудным поступкам. Иначе как объяснить, что в какой-то момент я ухватилась за нож? Не за рукоятку, а за лезвие…