– Вот причина, по которой ты успокоишься, как только сможешь заняться делом.

Это… фотография, о существовании которой он не знал. Снято сзади, с небольшого расстояния: Эддисон и Прия смотрят вверх, на статую в мемориале Линкольна. Стоят бок о бок, его рука на ее плечах.

Или вроде того: он наклоняется сзади у нее над плечом, потом кладет руку ей на макушку, их головы склоняются друг к другу, и он касается щекой тыльной стороны своей ладони. Прия обнимает его за талию, пальцы просунуты в петлю на ремне прямо возле кобуры с пистолетом.

Брэндон набирает в грудь воздуха и старается успокоить дрожь в колене.

Вик прав. Он обычно прав, когда дело касается людей. Как только Эддисон сможет заняться делом, он им и будет заниматься. Но, черт побери, неужели этот самолет не в состоянии выруливать быстрее? После разрешения на высадку Брэндон хватает сумку и выскакивает из самолета еще до того, как бо́льшая часть пассажиров встает со своих мест.

Рамирес и Вик идут сразу за ним. Рядом с лентой выдачи багажа они видят молодую женщину с листом бумаги для факса, на котором неряшливыми черными буквами написано: КУАНТИКО. Увидев, что они пробираются к ней, женщина выпрямляется.

– Старший специальный агент Хановериан? – спрашивает она.

Вик кивает.

– Агент Стерлинг, – представляется женщина. – Прия жива, с ней все будет в порядке. Она получила ранения, не знаю, насколько тяжелые, но они доставили ее в госпиталь сюда, в Денвер, и я вас к ней отвезу. Нападавший на нее доставлен в тот же самый госпиталь; сейчас он в хирургии. Врачи отдали нам пробу крови, в настоящий момент она в лаборатории на анализе, идет по приоритету «срочно». Отпечатки пальцев подтверждают, что это Джеймсон Кармайкл. Агент Финнеган в госпитале с Прией.

Вик снова кивает, на этот раз медленно и одобрительно.

– Значит, едем в госпиталь. Поговорим с Шравасти и Финни.

– Да, сэр. – Она бодро шагает вперед – то ли из чувства долга, то ли ее подстегивает общее нетерпение.

Синий служебный седан ждет снаружи, вызывающе брошенный в месте, не разрешенном для парковки. Охранники аэропорта сердито смотрят на них.

Эддисон отвечает им злым взглядом. Это производит на охранников впечатление. Вик качает головой и бормочет что-то про наплевательское отношение к парковочным указателям. Восхитительное чувство облегчения от мысли, что Прия жива, охватывает всех.

Агент Стерлинг не пользуется сиреной, но отнюдь не демонстрирует уважения к правилам движения. Эддисон ее полностью одобряет. Она подъезжает к отделению неотложной медицинской помощи и ждет, пока все покинут машину.

– Копы из Хантингтона в палате Кармайкла. Я буду в гараже; позвоните, когда решите ехать.

– Спасибо, – рассеянно отвечает Вик. Его внимание уже привлечено к машине «Скорой помощи», с громким сигналом спешащей к воротам отделения; все три агента быстро переходят на тротуар, и Стерлинг отъезжает.

Рамирес передергивает плечами.

– Чуть катафалк не задела.

Эддисон закатывает глаза.

– Пустой.

– Откуда ты знаешь?

– Без эскорта.

Вик их игнорирует. Он часто так делает, когда они, по его словам, ведут себя как дети, а не члены одной команды. Измученная регистраторша отправляет их на второй этаж. К счастью, искать не приходится. Возле палаты рядом с медпостом они видят двух мужчин, прислонившихся к стене по обе стороны двери. Один в строгом черном мундире департамента полиции Денвера, другой – в мятом костюме со сбившимся набок галстуком.

Тот, который в костюме, заметив их, выпрямляется.

– Привет, Куантико.

– Привет, Финни. – Вик протягивает руку, и они обмениваются рукопожатием.

Финни кивает Рамирес и Эддисону.

– Ее слегка помяли. Несколько синяков, повреждены ребра и левое запястье. Неглубокий порез на горле, наложили несколько швов. Она сказала – и медсестра подтверждает, – что изнасилования не было.

Вик облегченно выдыхает.

– Это физическое состояние. А как она на самом деле?

– Трудно сказать. – Финни хмурится и пытается поправить галстук, в результате внутренний конец оказывается длиннее переднего. – Несмотря на шок, она сравнительно спокойна, глаза только диковато смотрят. Девочка немного успокоилась, когда мать приехала.

– Дешани сейчас с ней?

Офицер фыркает. Эддисон почти уверен, что тот смеется.

– Да, сэр, с ней. Довела двух интернов до слез, а потом топнула ногой и потребовала привести медсестру, чтобы возле ее дочери находился человек, знающий, что надо делать. Никогда не думал, что доктора могут выглядеть как перепуганные котята.

– Дешани это умеет, – в один голос соглашаются Рамирес и Вик, улыбаясь удивленному офицеру.

– Так что, идем? – спрашивает Эддисон, перетаптываясь с ноги на ногу и борясь с искушением спрятать руки в карманы. Он никогда не понимал, как Вик сохраняет спокойствие, когда он места себе не находит.

– Да, идем. План игры мы можем обсудить позже. Давай соберись.

Теперь Брэндон не говорит, что они слишком сблизились, что не держат надлежащую дистанцию. Он уже и сам это понял, и то ли из-за привязанности к Вику, то ли из-за понимания, как могут повернуться дела, не отвечает ни слова.

Эддисон стучит в дверь.

– Я принес «Ореос», – сообщает он.

– Тогда заходи, какого черта, – отвечает голос Прии. – Я страшно проголодалась!

Вик и Рамирес смеются. Эддисон просто прислоняется лбом к двери и делает глубокий вдох. У него еще дрожат пальцы. Он чувствует на плече руку Хановериана и хочет зарычать. Знает, что способен на это, знает, что напарник поймет его состояние, поймет, что ему нужна какая-то отдушина, – и это больше, чем все остальное, заставляет его взять себя в руки. Когда гнев стихает и наступает облегчение, Эддисон открывает дверь и входит.

Дешани Шравасти сидит на кровати, она прямо из офиса. На ней элегантный темно-коричневый костюм с юбкой, довольно строгого покроя. Деловой вид костюма смягчается темно-розовой шелковой блузкой и прозрачным ярким шейным шарфом, расписанным столистными розами. Ее туфли вместе с сумкой стоят у стены, и она смотрится почти нелепо в нейлоновых чулках, на которые натянуты ярко-голубые обтягивающие больничные бахилы, но у Эддисона не хватает храбрости сказать ей об этом. Он испытывает к Дешани то же уважение, с каким относится к своему оружию, висящему на бедре, и не знает наверняка, кто из них опаснее.

Прия сидит на кровати в позе портного, на ее коленях подушка, на горле – повязка, и у Эддисона замирает сердце, когда он видит, сколько крови на одежде, сложенной в мешок возле кровати. Он думает о том, что этот выцветший больничный халат на Прие забудет не скоро. Она слабо улыбается, ее лицо почти полностью закрывается ладонью, сжатой в кулак, – она нервно постукивает указательным пальцем по кристаллу в носу. На щеках и вокруг глаз грязные разводы, оставленные тушью, слезами, потом и кровью, в спешке так и не смытые.