Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подчиняясь глупому инстинкту, Ремора перешагнула через порог и оказалась в душной скудно обставленной каморке с жалким крохотным окошком и жесткой койкой у стены. Она беспокойно озиралась по сторонам, но голос окликнул ее раньше, чем она увидела его:
— Ремора?
Принцесса повернулась на голос. Где-то на краю сознания Ферингрей закрыл за ней дверь, оставив их наедине, но ей было совершенно не до этого. Весь остальной мир перестал существовать.
Эйден стоял у стены — белый, как полотно, в расстегнутой рубашке, с растрепанными волосами и небритым лицом. Не снимая капюшона, Ремора бросилась к нему. Она обнимала его так крепко, как только могла, стискивая руками непривычно худые плечи и тычась лицом ему в грудь. Руки Эйдена стащили капюшон с ее головы, она почувствовала, как он прижался лицом к ее волосам и не желал отпускать.
— Ты живой, — Выговорила Ремора самые очевидные и бесполезные слова, в которых не было смысла. Но для нее они сейчас были важнее всего на свете.
— Как ты меня нашла? Я думал, что Калиста…
Вопреки своему желанию стоять вот так, сцепившись руками, вечно, Ремора отстранилась от него:
— Я здесь только благодаря ей. Она вернула меня, оставив письмо…
Лицо Эйдена, поначалу испуганное, теперь стало мрачным, как туча, а ведь на него и без этого было больно смотреть. Он действительно казался больным, причем, серьезно — покрасневшие глаза его неестественно блестели, щеки провалились, а сквозь расстегнутую рубашку виднелись торчащие ребра. Золотые кудри, которые раньше казались Реморе ожившим солнцем, теперь походили на мятую солому. Принцесса оставляла живого человека, а вернулась к мертвецу — именного этого она и боялась многие годы.
— Прости меня, — Эйден закрыл лицо рукой и тут же устало принялся тереть воспаленные глаза, — Я не смог ничего сделать…
Он обессиленно опустился на стул в углу, избегая смотреть на Ремору. Но она желала знать:
— Почему?
Эйден покачал головой:
— Они… застали меня врасплох. Я получал предупреждения, пытался что-то сделать, но все безрезультатно. Я проиграл.
Ремору это разозлило. Почему она все еще боролась, а Эйден опустил руки?
— Прекрати вести себя как слабак, — С нажимом потребовала она, — Еще можно попытаться что-то исправить.
— Только не мне…
Ремора с трудом подавила желание отвесить ему пощечину за такие слова:
— Что за вздор ты несешь!?
Он резко поднял на нее глаза:
— Ты еще не заметила? Я умираю, Ремора!
В его глазах появилось что-то, чему принцесса не могла дать названия. Отчаяние? Страх? Безысходность? Она не находила слов, пока Эйден продолжал неотрывно смотреть на нее.
Это было жестоко с его стороны. Ремора сжала в руке край своего плаща.
— Ты ничего мне не говорил.
— Я не думал, что все зайдет так далеко. Но эта дрянь, — Он стиснул виски руками и поморщился, — не оставит меня.
— Мы можем найти лекаря…
— Я уже искал. Они все бесполезны, — Слова его казались тяжелыми и вымученными, — Все талдычат одно и то же, но легче не становится. С каждым днем она болит все сильнее.
Эйден еще никогда не казался Реморе таким слабым и уязвимым. Она не узнавала его, будто вместо ее возлюбленного ей подсунули кого-то другого.
Но больше всего ее пугало даже не то, что Эйден опустил руки, а то опустошение, которое сейчас повисло у нее в душе — словно долго-долго пыталась отпереть шкатулку, а та оказалась пуста.
— Скоро она лишит меня способности думать, — Закончил Эйден, поднимаясь на ноги.
Он был босиком, и оттого казался чуть ниже, чем обычно. Макушка Реморы доставала ему в аккурат до подбородка, и Эйден склонил голову, чтобы их глаза оказались почти на одном уровне.
— Я уже сделал этот выбор, — Прошептал он так тихо, что если бы Ремора не стояла к нему вплотную, она бы даже не расслышала.
Кончиками пальцев тронув ее за подбородок, Эйден прильнул к ее губам своими. Ремора не успела даже отреагировать. Губы Эйдена по-прежнему были такими же мягкими и теплыми, но от той страсти, с которой он обычно ее целовал, не осталось и следа.
Отстранившись от нее, он заглянул Реморе в глаза. Таким взглядом смотрят разве что осужденные на казнь, причем безвинно осужденные.
— Уходи, — Выпалил он, — И забудь меня.
Ремору словно ударили хлыстом. Еще минуту назад она не находила в себе сил сказать ни слова, но теперь с ее губ будто сорвали печать. Почувствовав вкус его поцелуя, она вдруг нашла что говорить и как действовать. А Эйден… должно быть, просто сошел с ума.
— Это твой выбор? — Уставилась на него принцесса, — Твое волевое решение? А ты не подумал, право выбора есть и у меня?
Он не мог с ней так поступить. Не мог оставить ее одну, когда она так сильно в нем нуждалась, а он сам как никогда нуждался в ней.
— Я никуда не уйду, — Отчеканила Ремора, — Ты мой. До конца этой чертовой жизни, когда бы он не наступил.
— Я умру, Ремора, — Исступленно повторил Эйден, — Не через месяц, так через год. Ты хочешь видеть мою смерть? Хочешь полюбоваться, как низко я паду? Пока я еще в своем уме, я тебе не позволю.
— Ты ошибаешься, — Качнула головой принцесса, — Ты плохо меня знаешь. Я ветувьяр. Я найду способ. Если будет нужно, я пойду просить у богов, как чертова королева Этида!
— Твоего отца они почему-то не услышали…
Ремора не хотела думать об этом. Не хотела вспоминать смерть их с Тейвоном матери, а между тем Эйден был прав — она угасала на руках у отца почти так же, как погибал сейчас сам Эйден на руках у нее.
Принцесса никогда не сомневалась, что именно смерть матери окончательно подкосила отца, лишила его желания жить и править Кирацией. С ней случится то же самое без Эйдена.
Нет, она не могла отдать его смерти.
Ремора вновь вцепилась в Эйдена, прижалась лицом к его груди и услышала судорожное биение его сердца.
— Ты не умрешь, — Прошептала она в ткань его рубашки, — Пока мы вместе.
Эйден обхватил ее за плечи, вынуждая отстраниться, и заставил смотреть себе в глаза:
— Зачем ты бежишь от правды? Зачем врешь самой себе? Я больше ничего из себя не представляю! Из-за меня Анкален взяли мятежники! Я сдался им в плен, я предал тебя, Тейвона, Джеррета. Всех!
Ремора не могла
