Он мог бы обратить их в бегство, но тогда бы Джеррет Флетчер не был самим собой — любой, даже самый крохотный корабль с пушками лучше корабля без пушек, тем более, когда до столицы оставалось меньше дня пути, а “Живучий лосось”, раскуроченный ядрами, уже не казался таким уж живучим.

Поэтому сражение медленно перетекло с одной палубы на другую. Вряд ли весь этот сброд, который и пиратами-то назвать язык с трудом поднимется, ожидал, что столкнется на рыбацком суденышке с командой королевских моряков. Это и без того их немало удивило, а уж когда в бой вступил сам Джеррет, горе-головорезы и вовсе встали в ступор. Некоторые из них, конечно, захотели стать легендами и попытать счастья в бою с “самим Флетчером”, другие же, видимо, решив, что проиграть лучшему адмиралу Кирации не так уж и зазорно, благоразумно отступили, вот только разум этот их все равно не спас — Джеррет приказал убивать всех. Он не собирался церемониться с этими мразями.

Вокруг творилось черт знает что — кто-то из пиратов, особенно трясущихся за свою шкуру, пытался сдаться, кто-то надеялся спастись бегством, прыгая за борт, а кто-то все еще продолжал оборонять корабль. Адмирал с трудом различал лица, руки и спины своих ребят, растрепавшиеся волосы лезли ему в рот и в глаза, а сапоги скользили по залитым кровью доскам.

Он сражался с каким-то одноглазым громилой, что был на добрых тридцать сантиметров его выше и раза в два тяжелее. Вместо сабли у него в руке красовался топор, и Джеррет с легкостью бы разделался с ним, если бы не скользкие доски, на которых было трудно не навернуться, исполняя горячо любимые адмиралом выверты. Окажись он лежачим, громила мигом раскроит ему череп, да так, что кости разлетятся на мелкие осколки, а про то, что будет с мозгами и вовсе лучше не думать.

Поэтому Джеррет осторожничал изо всех сил. Он мог бы попробовать сбить противника с ног каким-нибудь хитрым ударом, но боялся, что в таком случае эта гора рухнет прямо на него и припечатает к палубе так, что потом парни не найдут от своего командира даже костей.

Громила же не двигался с места, широко расставив ноги и изредка делая взмахи своим окровавленным топором. Джеррет дорого бы сейчас заплатил за возможность всадить ему стрелу в оставшийся глаз, но в его распоряжении была только сабля, которая по меркам этой ожившей горы казалась иглой для вышивания. Нужно было как-то отвлечь его, сместить внимание и обезоружить.

Джеррет сделал вид, что уходит вправо, но в последнее мгновение выкрутился и ударил противника слева — лезвие сабли встретилось с толстой деревянной рукоятью топора и крепко засело в ней. Адмирал с ужасом понял, что ему не хватит сил, чтобы выдернуть свой клинок. Он попятился, чувствуя, как скользят подошвы по воде и крови, в то время как громила взял его саблю в левую руку. На мгновение у Джеррета в голове даже проскользнула идиотская мысль о том, что пират, должно быть, ни разу в жизни не держал в руках столь дорогого и искусно сделанного оружия.

Теперь ему и вправду не осталось ничего, кроме как врезать громиле по ногам и попытаться сбить его с ног, а сделать это можно было только всем своим весом, иначе эта гора даже не шелохнется.

“Ты мужчина или танцующая баба!?” — много лет назад спрашивал его учитель фехтования — “Больше силы, встречай удар, а не уходи от него!” По правде говоря, Джеррет так и не смог до конца этому научиться. Он слыл одним из лучших фехтовальщиков Кирации только за счет своей ловкости. Над силой приходилось работать всю жизнь, ловкость была дана ему от природы — так почему бы ей не воспользоваться?

Резко пригнувшись, он рванулся в сторону громилы и зарядил ногой ему по коленям — кости, начиная от ступни и до самого бедра, тут же пронзила боль, но на нее у Джеррета не было времени. На него уже собиралось обрушиться лезвие собственной сабли, и если бы адмирал не успел дернуться вбок, оно бы перерезало ему горло, а так всего лишь чиркнуло по плечу.

— Господин адмирал! — Завопил юношеский голос откуда-то сзади.

Не успел Джеррет повернуться, как Атвин врезался в громилу, сбивая его с ног. Такая туша могла бы проломить доски, но они, хвала богам, выдержали. Адмирал судорожно поднялся, ища глазами хоть что-то, что могло сгодиться в качестве оружия.

Атвин был похож на черта — волосы взлохмачены, лицо в крови, рубашка порвана, но судя по виду, парень был цел и невредим — хоть это радовало.

Недолго думая, Джеррет подхватил чей-то кинжал, но это стоило ему драгоценного мгновения — громила поднялся на ноги, оттесняя Атвина к борту саблей и топором. Положение у парня было поганое со всех сторон, да и фехтовал он чуточку хуже, чем требовалось для того, чтобы выбраться из этой западни.

Джеррет бросился на ожившую гору, целя кинжал ему в горло, но гигантский локоть громилы толкнул его под дых с такой силой, что адмирал отлетел на пару метров, ударившись о палубу тем самым раненым плечом. Несильная до того момента боль разразилась со страшной силой, дала знать о себе и ушибленная нога. Воздух из легких вышибло, и к тому моменту, как Джеррет восстановил дыхание и зрение его прояснилось, Атвин уже лежал на окровавленных досках.

— Атвин! — Не помня самого себя от ужаса, проорал адмирал.

Покончив с парнем, громила уже поворачивался к нему, но то, что было дальше, осело в памяти Джеррета лишь размытым пятном. Он любил побеждать своих врагов красиво и изящно, но сейчас в нем не осталось ничего, кроме боли и ярости. Чуть приподнявшись на коленях, он всадил кинжал этой мрази в голень, вытащил и полоснул еще раз, надеясь перерезать ему сухожилия.

Взвыв от боли, громила рухнул возле него, и тогда Джеррет сделал то, о чем мечтал. Лезвие кинжала вошло ему в глаз мягко, словно в масло. Молодого моряка вроде Атвина наверняка бы вырвало от такого зрелища, но Джеррет повидал многое, а этой смертью он и вовсе упивался, будто лучшим вином на свете.

Бесполезные в темноте слепоты руки громилы продолжали молотить воздух, потеряв и топор, и саблю, и Джеррет с наслаждением врезал по одной из них ногой, надеясь сломать кость, хотя такую ручищу явно непросто раздробить пополам.

Громила вопил