Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мария Бочкарева и Эммелин Панкхерст (опубл, в [Thompson 1918])
Западные феминистки хорошо понимали, какой эффект окажут российские женские батальоны на борьбу за гендерное равноправие, однако они также хорошо понимали, что традиционные представления о месте женщины в обществе существенно ограничивают его. Как и в России, восхваление патриотизма, храбрости и героизма подтачивалось сомнениями, разумно ли вовлекать женщин в насильственные действия. В целом западные женщины видели в женских батальонах вынужденный шаг, обусловленный нуждами военного времени, а в особенности – следствие слабости, проявленной русскими мужчинами.
Дорр высказал желание, чтобы российское правительство продолжало создавать женские боевые подразделения
…до тех пор, пока трагедия женщин, которых разрывают на куски германские снаряды и шрапнель, не взволнует народ настолько, что он всколыхнется в гневе, подчинит себе армию и правительство и создаст условия, чтобы избавить женщин от страшной необходимости сражаться [Dorr 1917: 76].
Даже Панкхерст сожалела, что русские мужчины допустили критическое положение, при котором женщины были вынуждены прибегнуть к столь решительным действиям. По ее словам, контроль мужчин над миром привел «к войне, революции, социальной несправедливости, голоду и террору». Исправлять ситуацию пришлось женщинам – и жаль, что таким способом.
Глядя на их нежные молодые тела, я думала: как ужасно, что им приходится воевать вместо того, чтобы рожать детей. Русские мужчины, – вопрошала она, – неужели женщины должны сражаться? А мужчины – сидеть дома и позволять, чтобы они сражались в одиночку [Mitchell 1966: 68].
Схожие сомнения по поводу участия женщин в столь жестокой деятельности высказывала и Битти:
Я содрогалась при мысли, что эти девушки с большими глазами и чистыми открытыми сердцами пойдут убивать; ибо я была из тех, кто горячо верил, что настанет день, когда женщины не будут ни носить оружие, ни рожать солдат, но дадут начало расе людей, одаренных прекрасным умением жить вместе в мире и дружбе [Beatty 1919: 98].
Женщины из лагеря социалистов старались преуменьшить значение женских воинских подразделений, сформированных Временным правительством, и объясняли их создание стремлением реакционных сил продолжать войну ради собственной выгоды. Но это не значит, что они не поддерживали присутствие женщин в вооруженных силах. Брайант, открыто симпатизировавшая большевикам, тем не менее с энтузиазмом восприняла идею о принимать женщин на военную службу и оставила подробное описание женщин-солдат, с которыми имела дело лично. Неудачу женского военного движения она объясняла гендерной сегрегацией.
В русской армии всегда сражались женщины. По моему мнению, основная слабость женских подразделений состояла в их обособленности. Русские женщины всегда будут сражаться, но сражаться плечом к плечу с мужчинами, и при этом не будут восприниматься как представители другого пола [Bryant 1918: 212].
Возможно, мнение Брайант в какой-то мере справедливо, поскольку яростное противодействие женщинам-солдатам началось только после появления женских воинских частей. Социалистка Сильвия Панкхерст, рассказывая о поездке своей матери Эммелин в Россию, охарактеризовала женские подразделения как «злополучные отряды женщин, вполне заслуженно названные “батальонами смерти”» [Abraham 1992: 128]. В отличие от своей матери и сестры Кристабель, Сильвия не поддерживала войну, которую считала мужской прихотью.
Некоторые западные женщины утверждали, что жестокость войны несовместима с созидательной женской природой, а потому они, женщины, не могут ее поддерживать. Они недоумевали, как женщины, чье предназначение – дарить жизнь и заботу, могут участвовать в истреблении людей. Поэтому они осуждали женщин-солдат. Другие просто не считали, что женщины биологически и психологически пригодны для военной службы. Флоренс Фармборо, английская медицинская сестра, служившая на русском фронте, участвовала в лечении нескольких женщин, которые, как она считала, входили в состав подразделения Бочкаревой[63]. Эта встреча пробудила в ней интерес к «замечательному батальону», и впоследствии она узнала о его боевых подвигах из одной русской газеты. В статье указывалось, что некоторые женщины, «к их чести», пошли в атаку, но другие «остались в окопах, лишившись чувств или впав в истерику», а третьи «убежали или отползли в тыл». Эти ложные сведения только подтвердили, по мнению Фармборо, «великую правду» о том, что «женщины совершенно неспособны быть солдатами» [Farmborough 1974: 302–305].
Подобно многим мужчинам, некоторые западные женщины объясняли существование такого количества женщин-солдат исключительностью русских женщин и русского общества. Американская журналистка Мадлен Доути утверждала, что от природы женщинам не свойственно убивать, однако русские женщины представляют собой исключение из общего правила. В этой стране женщины наравне с мужчинами участвовали в революционной террористической деятельности, поэтому «было естественно, когда после начала войны такие женщины становились солдатами» и проявляли храбрость, служа плечом к плечу с мужчинами, что привело к формированию подразделений наподобие 1-го женского «батальонасмерти» [Doty 1918:7]. Но даже когда батальон показал себя в бою, это не убедило Доути, что женщины способны сражаться. Она сочла все это начинание неудачным и твердо заявила, что из женщин не вышло хороших солдат. «Причина этого фундаментальна, – объясняла Доути. – В своем теле женщины вынашивают новую жизнь. Плохо обращаться с этим телом – значит плохо обращаться с будущим ребенком». Кроме того, неправильно, чтобы женщины перенимали жестокое и разрушительное поведение мужчин. «Некоторое время русские женщины следовали ошибочным путем, – отметила она. – Несмотря на все свои достоинства, они не проявили себя. Они подражали мужчинам. Это не нужно. Женщины должны преподносить человечеству собственные дары… Они должны быть воинами духа, а не убийцами тела… Для того чтобы даровать жизнь, нужно больше храбрости, нежели для того, чтобы ее отнять» [Ibid].
В общем и целом восприятие России как исключительной