Я даже на несколько минут зависаю, пытаясь понять, о чем это он. В чем дело?

— Если бы я знал, что так может выйти… Я бы не поднял эту тему.

Ах, да…

Вот он о чем. О теме!

Господи, да, надо было остановить его раньше. И самой нужно было остановиться.

Кто тут виноват больше? Он, я? Я тоже слушала, тоже задавала вопросы, хотя обязана была потребовать, чтоб мама сначала приняла таблетки, а потом уже разговаривала.

В какой-то жизни я бы, наверное, на него наорала. Обвинила бы во всех грехах — это так просто, найти козла отпущения. Но сейчас я просто умираю от страха.

Дверь в смотровой кабинет открывается тихо, совсем беззвучно, но для меня, напряженно ожидающей хоть каких-то вестей, легкий щелчок замка звучит подобно одновременному залпу тысячи орудий за моей спиной.

Я вскакиваю на ноги, впиваясь взглядом в кардиолога, что вел осмотр. И за его плечом вижу, как маме помогают лечь на каталку. Боже…

— Операция необходима в срочном порядке, — вторит моим ужасным мыслям врач, — пока еще мы можем обойтись малой кровью, но время работает против нас. С инфарктом не играют. Операционную уже готовят.

Инфаркт.

Такое простое, такое знакомое взрослым людям и такое страшное слово, когда речь заходит хоть о ком-то из твоих близких.

Я закусываю губу настолько сильно, что кончик языка начинает ощущать гемоглобиновую горечь.

— Вы можете ехать, — тем временем замечает врач, — мы обязательно вам сообщим об исходе операции.

Он даже не догадывается, насколько тяжело мне выполнить эту просьбу. Вот так вот взять и уехать? Как? Нет, я сомневаюсь, что от того, что я заночую здесь, на этом диванчике, исход операции может как-то измениться, но… Вдруг? Если я уеду — нить между мной и мамой натянется очень туго. Вдруг порвется?

Дурацкая мистика! Дурацкая привычка при приступе паники сваливать все на какие-то случайности.

— Не теряйте времени, — Яр отпускает врача за меня, а затем крепко обнимает мои плечи, позволяя мне вцепиться в его теплые ладони своими ледяными пальцами. И делает он это абсолютно без подтекста, просто для того, чтобы сейчас быть ко мне ближе. Я это очень ясно ощущаю сейчас.

И вроде под моими ногами ходит ходуном земля, но именно его руки позволяют мне сейчас не развалиться на части.

И я разворачиваюсь к нему, утыкаюсь лбом в его рубашку и меня начинает трясти. Ни единой слезы не льется из глаз, но со спины, наверное, кажется, что я бьюсь в беззвучной истерике.

Наверное, так бы и было. Именно истерика, бессмысленная и беспощадная, опустошившая бы меня впоследствии досуха, до трех недель апатии. Так бы и было. Если бы я не держалась за Ярослава Ветрова сейчас.

— Викки, — Яр успокаивающе проводит ладонью по моей спине, и я все-таки беру себя в руки, чуть отодвигаюсь, чтобы взглянуть в его лицо.

Викки — звучит безумно тепло. Наверное, именно поэтому я и не любила, когда кто-то так же пытался меня называть. У меня был эталон. Каждое слово которого звучало с глубоким признанием чувств ко мне. И никто кроме Яра так меня называть так и не смог.

— Тут отличный кардиохирург, слышишь? — теплая ладонь подставляется мне под щеку, и я жмурюсь, пытаясь взять и спрятаться от этого мерзкого мира в ней. — Лучший в Москве. Сюда даже Карим ложился, когда у него что-то забарахлило. Он кому попало свою жизнь не доверял.

С ума сойти, Яр и вправду меня успокаивает. Просто успокаивает, ничего больше. Или, может, я от паники все забыла и не очень-то сейчас соображаю?

— Поехали к Маруське, — я все-таки это произношу, хоть это и дается мне огромной кровью, — мы и так уже слишком сильно напрягли Влада.

— Забей, — Ветров улыбается одними губами, проскальзывая по одной из прядей моих растрепавшихся волос двумя пальцами, и мне хочется перестать дышать в эту секунду, — он уже пообещал, что включит это в мой счет. И я, мол, дорого ему заплачу за услуги бэби-ситтера.

Смешно. Смешно и ужасно смеяться сейчас, когда мама там, в операционной, уже готовится.

Но все же так я хотя бы отвлекаюсь от той паники, что сейчас пытается разорвать меня на клочья.

Разумеется, кто нам даст уйти просто так? На ресепшене нас ждет очень приветливый администратор, и по одной только благожелательной улыбке я понимаю — нам уже подготовили счет. И паника накатывает на меня снова.

Господи, зачем я позволила себя сюда привезти? Ведь я же более чем знаю наш класс, могу себе представить, сколько может стоить операция здесь у “лучшего кардиохирурга Москвы-то”. Но я так боялась за маму… Я готова была заплатить сколько угодно, лишь бы её шансы были выше хоть даже и на процентик.

Сейчас отступать по сути поздно. Да, я забылась, Яр совсем запылил мне голову своей квартирой, своей помощью, я потеряла чувство опоры под ногами, но… Я в принципе и сейчас готова. Дело ведь не в деньгах, дело в их отсутствии. Точнее — в возможной нехватке. Но, может быть, тут можно оплатить в рассрочку?

Пока я пытаюсь заставить себя смотреть на договор перед собой и видеть, чтобы хотя бы примерно оценить, в сколь долгую кабалу я умудрилась влипнуть, рядом негромко, но будто требуя моего внимания, пищит терминал оплаты.

Я бросаю туда взгляд случайно, не от удивления, а просто от того, что этот звук меня отвлекает. И меньше всего я ожидаю увидеть Ветрова, убирающего от терминала телефон и мягко касающегося силиконовых клавиш для введения пин-кода.

Девять-шесть-два...

— Яр… — я зависаю на надпись “Платеж одобрен”, потому что мне почему-то сложно осознать это как событие.

— Подпиши документы, и идем, — Яр не глядит на меня, только куда-то в сторону, — давай обойдемся без лишних разговоров об этом. Сейчас, по крайней мере. Нам есть к кому торопиться.

Молодой человек на ресепшене косится на нас с любопытством. Наверняка гадает, о чем это этот мужик говорит своей пребывающей в смятении жене. Вряд ли со стороны мы смотримся не семейной парой…

Я все-таки сосредатачиваюсь на бумагах и даже нахожу поставленную бдительным администратором галочку для подписи. И еще одну. И еще. И стоимость оказанных услуг.

Когда я её вижу, мне приходится прокусить язык до крови. Чтобы расплатиться по этому счету, мне придется продать обе почки и, может быть, даже печень положить сверху…

И тут получается только закрыть глаза, спрятаться в темноте на пару секунд, а потом перевести свой взгляд на лицо терпеливо ждущего, пока я разделаюсь с формальностями, Яра.

— Спасибо.

Господи, как же этого слова ничтожно мало сейчас…

И плевать, даже если это был широкий жест, направленный на то, чтобы пустить мне в глаза пыль. Он сработал! Я ослеплена.

Правда, деньги нужно будет все-таки вернуть.