и Ельцина разозлили, и Людмилу чуть не потеряли.

Упущенный шанс «Демократической России»

В начале сентября союзный центр практически перестал функционировать. Общественная поддержка «Демократической России» была исключительно велика. Опрос ВЦИОМ, проведенный в те дни в Москве, показал: 36 % москвичей считают, что главную роль в победе над ГКЧП сыграл народ. Лишь 18 % назвали главным героем Ельцина. На местах и на предприятиях быстро возникали новые организации «Демократической России». Победа над путчистами, роспуск союзного съезда и фактический конец СССР создали исключительно выгодную ситуацию для того, чтобы решительно развивать политическое наступление в пределах России. А Ельцин неожиданно уехал отдыхать сначала в Юрмалу, потом в Сочи, остановив революцию в кульминационной ее точке. Этакий стоп-кадр. Вслед за ним из Москвы разлетелись депутаты, политики и министры. Все встало.

Много тогда говорили и писали о несуразности ельцинского эскапизма. Я лично до сих пор полагаю, что это был характерный для Ельцина «рекреационный загул», усугубившийся головокружением победителя. Впрочем, не видел, не знаю. Может быть, недели ушли на оценку возникшего положения и формулировку новых стратегических целей. В любом случае возникла странная, совершенно противоестественная для революционного процесса пауза, в которой ни одна из сторон не пыталась взять инициативу в свои руки.

Но именно в этот момент мы могли переломить ситуацию.

Для этого надо было решительно потребовать немедленного проведения в России новых парламентских выборов (союзные органы обречены, союзный съезд самораспустился, правительство распущено Горбачёвым, тратить на них время и силы бессмысленно) и выставить на них «Демократическую Россию» в качестве самостоятельного субъекта. В какой-то мере это могло показаться нелогичным: именно Верховный Совет РСФСР сыграл важнейшую роль в противостоянии путчистам. Но нельзя было забывать и то, что съезд и его Верховный Совет, выбранные еще во время действия 6-й статьи Конституции о ведущей роли КПСС, постоянно демонстрировали консерватизм, обусловленный той частью депутатского корпуса, которой «хоть чучелом, хоть тушкой» — лишь бы с начальством. Да, оппортунисты и приспособленцы сделали для себя выгодный вывод: сейчас лучше с Ельциным. Но, став теперь свободными от организационно-партийной дисциплины, в любой момент могли перебежать в стан наших противников.

Кроме того, проведение выборов с прямым участием в них «Демократической России» позволило бы покончить с мелкотравчатой многопартийностью в демократическом лагере. И вовсе не обязательно для этого ждать согласия или благословения Ельцина. Несколько крупных митингов с простым требованием: «Парламентские выборы — завтра», и дело было бы решено.

Конечно, пришлось бы пойти на лобовое столкновение с разнообразными партийцами в руководящих органах «Демократической России», но это и к лучшему. Главное, мы могли в этот момент взять инициативу в свои руки и сформировать в парламенте демократическое большинство, способное влиять на проводимую президентом политику реформ: где надо — поддерживать, где надо — корректировать. При этом — добиться лишения депутатского статуса за несоблюдение партийной дисциплины. (Эту противоречащую классическим демократическим принципам меру следует рассматривать в контексте времени — общего кризиса морали, стремления решить личные проблемы, а там — хоть трава не расти. В противном случае, как показал опыт моей работы с фракциями Моссовета, приходится выбирать между непродуктивным балаганом и системным подкупом депутатов.)

Такой парламент не стал бы вести с президентом войну на уничтожение, но мог бы, поддерживая радикальные реформы, смягчать их последствия.

Это была едва ли не единственная возможность перевода (а точнее — возврата) революции из номенклатурной фазы в подлинно демократическую. Возможность избежать кошмарной ситуации, при которой главные сторонники революции, городская интеллигенция, рабочие предприятий, шахтеры и другие понесли наибольший ущерб. Вместо этого демократы продолжили практику хождения за Ельциным — без особой благодарности с его стороны. Для меня последним эпизодом такого рода стала встреча актива «Демократической России» с Ельциным после его возвращения в Москву, когда момент для самостоятельного выступления демократов был уже упущен.

Из дневника:

11 октября. Вечером по телефону обсудил с Г. Х. кандидатуру премьера к завтрашней встрече: Собчак.

Предложение Поповым кандидатуры Собчака, соратника по Движению демократических реформ, было ожидаемо. Но — непроходимо. Собчака ценили и ревновали одновременно. Его начинавшийся опыт губернаторства в Петербурге виделся, мягко говоря, неоднозначно, и повышать его в звании после нескольких неудач было уж как-то сильно «по-советски». И, наконец (правда, мы тогда этого еще не знали), Ельцин решил выдвинуть не просто убежденного «рыночника», но также человека неизвестного, без какой бы то ни было собственной политической базы, которого можно легко отстранить при наличии необходимости. По этой причине, думаю, отпали такие обсуждавшиеся в те дни кандидатуры, как вице-премьер Григорий Явлинский, министр печати и массовой информации Михаил Полторанин, председатель Высшего экономического совета при президиуме ВС РСФСР Михаил Бочаров, министр экономики Евгений Сабуров, государственный советник по правовой политике Сергей Шахрай. По этой же причине предложения делались Рыжову.

Из дневника:

12 октября. Встреча с Ельциным. От «ДемРоссии»: Афанасьев, Пономарев, Якунин, Боксер и я. От депутатов: Сергей Филатов, Владимир Подопригора, Сергей Юшенков, Вячеслав Волков, Ирина Виноградова.

Открыл Афанасьев, с обвинений Б. Н.: «Вы отошли от дем[ократического] движения, вы забываете о российских проблемах, вы допускаете свару в окружении, вас обступили не те люди» и т. п.

Ельцин такой стиль, разговор в обвинительном тоне, решительно отверг.

Пономарев перевел все в русло дискуссии в соответствии с последним решением Координационного совета «Демократической России». Завязался полезный разговор. Я — про рЭволюцию и декретное право.

Итоги:

1. Поручить Евгению Сабурову, Михаилу Полторанину, Николаю Федорову и другим провести консультации по формированию Совета министров.

2. До открытия Съезда народных депутатов РСФСР 28 октября завершить парламентские слушания и подготовить почву для указа президента о ликвидации структур КПСС.

3. «ДемРоссии» выступить с инициативой введения непопулярных мер: собственные деньги, свободные цены, приватизация.

4. Ельцину выступить с обращением к народу по этим и другим вопросам.

5. Встречи сделать регулярными (это осталось только благим пожеланием).

Встретил Афанасьева. Объяснились: в годы революций власть должна быть поворотливой и быстрой. Представительная [власть] м. б. такой только при условии: выборы и отзыв по партийным спискам, нет барьера в 50 % для решений. Если будет принят такой закон, все — «за». Если нет — дать законодательные полномочия исполнительной власти.

Мы обсуждали необходимость немедленного проведения либеральных экономических реформ, недопустимость подписания Союзного договора в предложенной редакции (с чем Ельцин сразу согласился), взаимодействие «Демократической России» с президентом, другие вопросы. Что-то себе на память Ельцин записал, но на некоторые радикальные шаги не пошел.

Я сказал: нужно определиться, что за процесс мы осуществляем — революцию или эволюцию. Если революцию (а по значительности перемен, по вынужденной скорости их воплощения — именно революция является нашей миссией), то нигде и никогда революция не осуществлялась в соответствии с действующим законодательством и под диктат представительных органов. Нужно на год перейти к декретному