Наоко, укрывшись в глубине дортуара, тем более была далека от веселых мыслей. После нашей ссоры она не разговаривала со мной. Кажется, от нашей дружбы ничего не осталось. Даже шелковый цветок лотоса, подаренный мне подругой, я умудрилась потерять.

– Имена юношей, прошедших испытание: Рафаэль де Монтесуэно…

А как же! Лучший всадник школы! Но Тристан, безусловно, будет на втором месте: он сохранил великолепную посадку во время репризы.

– Зашари де Гранд-Домен…

Луизианец? Ну, у него тоже неплохо получилось. Что ж, Тристану придется довольствоваться третьим местом на подиуме.

– Томас де Лонгедюн.

Живот скрутило.

– Не может быть! – неожиданно вырвалось у меня.

Все взгляды присутствующих устремились на меня.

– Э… я имею в виду… Мадам, вы уверены, что прочитали правильно?

– Мадемуазель де Гастефриш, если я и ношу увеличительные стекла, то именно для того, чтобы хорошо видеть, – сухо заметила учительница, глядя на меня поверх золотой оправы очков.

– И все-таки, вы уверены, что нет ошибки?

Де Шантильи опустила руки на объемную юбку платья. Кружевной платочек, украшавший пышную прическу, задрожал от возмущения.

– Задавать дважды один и тот же вопрос собеседнику – один из самых неуклюжих вариантов ведения светской беседы. На уроках я знала вас с лучшей стороны. Надеюсь, вечером вы образумитесь.

– Я… э… Простите, мадам.

Сидевшая рядом Эленаис не сдержала ехидной улыбки.

– Хорошо. Не заставляйте меня краснеть сегодня перед одной из умнейшей женщин Вампирии: министром иностранных дел – принцессой дез Урсен. Вечером в маленьком театре «Гранд Экюри» она украсит конкурс своим присутствием, а также примет участие в судействе ораторских умений конкурсантов. Испытание будет проходить в два этапа: сначала девушки, затем юноши. Выбранная форма – беседа на свободную тему, оживленная стихами, преимущественно восьмисложными. Так как они коротки и убедительны. В конце выступления наименее красноречивые покинут состязание.

Де Шантильи откашлялась.

– Мы отправимся в театр в сумерках, перед ужином. Вести беседу лучше на пустой желудок, когда умственная деятельность не отягощена процессами пищеварения.

* * *

30 октября, предпоследний день перед «Глотком Короля» – самый тоскливый из всех, которые я знала с момента прибытия в школу. Я была оторвана от всех.

Наоко по-прежнему не разговаривала со мной. Не было вестей от Тристана. И я не знала, смогу ли увидеть его до начала экзамена.

Мысль о том, что придется продолжать борьбу в одиночку, приводила в ужас. Как и перспектива обмениваться с соперницами восьмисложными стихами. Сомнения отравляли мысли, словно яд.

Если Тристана исключили, как знать, что вечером не настанет моя очередь?

Вторую половину дня я провела в состоянии полной прострации в умывальне, где Наоко обычно причесывала меня.

За окном со стены Облавы титаны молча наблюдали за мной каменными глазами, веки которых с заходом солнца стали впалыми.

Я сжала в ладонях карманные часы.

Мама, если бы только сегодня ты была рядом!

– Диана?

От неожиданности я резко выпрямилась. Поглощенная переживаниями, не услышала, как за спиной открылась дверь.

– Что случилось? – Я развернулась на стуле, незаметно убрав часы в карман платья.

На пороге стояла Поппи.

Сегодня она сменила обожаемые ею извечные джинсы на платье из кремовой тафты, яркий цвет которого выгодно оттенял бледную кожу девушки. Длинные распущенные волосы темными волнами струились по вышитым розам лифа.

– Ты в порядке, darling? – поинтересовалась она.

– А почему бы и нет? – огрызнулась я.

– Выбывание Ля Ронсьера, похоже, стало неожиданным для тебя ударом…

– Вовсе нет.

– …и Наоко, с которой вы всегда прекрасно ладили, не пришла сегодня причесать тебя.

Англичанка наступила на больную мозоль. Продуманная тактика, чтобы выбить почву перед важным испытанием?

– И что? – рявкнула я. – Только не говори, что пришла помочь мне с прической?

– Именно!

Ее теплая улыбка лишила меня дара речи. Мне вдруг стало стыдно за свою грубость.

– Я, конечно, не такая мастерица, как наша неулыбчивая гейша, но с шиньоном справлюсь без труда. И, в свою очередь, не отказалась бы от твоей помощи, чтобы привести в порядок мою копну.

Она показала на свою непослушную шевелюру. Я кивнула, приглашая ее войти.

Поппи взяла щетку и начала приглаживать мои седые локоны, продолжая разговор:

– Сегодня наш альянс может выйти за рамки шпилек для волос, если в ораторском поединке объединим усилия против пернатой выскочки. Мы без труда потопим красотку, ведь красноречие – ее слабое место. А завтра встретимся в состязании по боевым искусствам. Если мне придется проиграть, то предпочту, чтобы моей соперницей была ты. Победа Плюминьи в «Глотке Короля» вызовет у меня рвотный рефлекс. Я охотнее смирюсь с твоим успехом.

В отражении зеркала я видела лихорадочный блеск в глазах девушки. Слабая улыбка на бескровном лице говорила о тяжелой болезни.

– По рукам! – не задумываясь, согласилась я.

* * *

– Поторопимся! – призвала мадам де Шантильи, возглавляя шествие по главной лестнице.

Она пришла за нами вскоре после того, как прозвучал набат.

Эленаис, прекрасная, как никогда, шла впереди. Перья в ее прическе а-ля «Юрлю-берлю» вздрагивали при каждом шаге. За девушкой следовали мы с Поппи.

Парадную двустворчатую дверь театра украшали позолоченные скульптуры в виде двух масок с полыми глазницами. Справа – смех комедии, слева – плач трагедии.

– Девушки, не забывайте сохранять дружелюбное выражение лица, – напутствовала нас мадам де Шантильи. – Колкости превращаются в оружие, если их произносят с улыбкой.

Швейцарские гвардейцы открыли двери, и я впервые попала в театр «Гранд Экюри» – довольно тесное помещение. Вычурная лепнина на стенах и тяжелый красный бархат занавеса еще больше уменьшали пространство. Сидя лицом к сцене, в полумраке шуршали зрители. В зале, тесно заставленном банкетками, как мне показалось, толпилось столько же придворных, сколько накануне в огромном амфитеатре вокруг манежа.

Де Шантильи присела в изящном реверансе перед благородной дамой с высоченной прической, сидевшей в центре первого ряда. Принцессой дез Урсен.

Если Мелак выглядел скорее мумией, чем бессмертным, то принцесса дез Урсен скорее смертной, чем вампиршей.

Мне даже показалось, что на ее лебединой шее пульсировала вена, что, конечно, было невозможно. Кожа, гладкая и безупречная, как у всех повелителей ночи, обладала той розоватой свежестью, которая бывает только у живых. Мастерство макияжа? Трудно сказать. Красота принцессы была столь же яркой, сколько и нежной.