— По изоляции? — спросил я.

Они переглянулись, Мальбрах проронил неохотно:

— Вы быстро схватываете ситуацию, брат паладин.

— Я не всегда паладин, — напомнил я. — Иногда я и просто умный. Но что-то пошло не совсем так, верно? Вряд ли отец Терц собирался изолировать и себя в том опасном месте…

Отец Мальбрах молча двинулся вслед за аббатом и Кроссбрином, а отец Форенберг посмотрел на меня почти страдальчески.

— Что вы хотите, юноша?

— Я же знаю, — сказал я, — сейчас у вас там наверху состоится срочное совещание в закрытом кругу за плотно закрытыми дверьми. По поводу отца Терца и его письма. Там, не поднимая паники, вы припомните все, чем занимался отец Терц, и обсудите, что может значить его письмо. А оно тревожное, отец Форенберг!.. Как бы вы ни делали невозмутимое лицо, дескать, озабочены только тем, что подадут на обед, но вы встревожены. Вы очень встревожены.

Он буркнул, не глядя вообще в мою сторону:

— И что?

— Есть вариант, — сказал я. — Пока будет идти совещание, на которое у меня нет допуска, я мог бы смотаться туда вниз к мастерской, вдруг что вынюхаю? А то еще и нарою?

— Нароете?

— Не в буквальном, — поспешил заверить я, ибо лицо отца Форенберга стало пепельного цвета. — Это так говорится у нас, паладинов. Еще со времен Геракла, который рылся в авгиевых конюшнях и нашел там малость испачканный пояс царицы амазонок…

Он покачал головой.

— Там все перекрыто.

— А вдруг? — спросил я. — Я имею в виду, просто погуляю возле той стены, что воздвигли для защиты, посмотрю. Я все равно не занят на каких-то важных работах! Гуляка праздный. Монастырь ничего не потеряет, если зря потрачу время в тех мастерских… или возле, где добывали ту серую руду. Кстати, а сейчас ее кто-то там добывает? В другом месте?

Отец Мальбрах, опустив голову, поспешно двинулся вслед за аббатом и Кроссбрином, делая вид, что вспомнил что-то важное и жаждет немедленно донести до их внимания.

Отец Форенберг посмотрел на меня страдальчески.

— Брат паладин, что вы мне руки выкручиваете? Покрутите вон у отца Кроссбрина!

— У него скользкие, — ответил я, — как и он сам. А вы человек сравнительно честный… в допустимых рамках, конечно. И увиливаете недостаточно умело, профессионализма еще нет… Недавно рукоположены в допущенные?

— Два месяца тому…

— Ничего, — утешил я, — научитесь и врать, и хитрить, и просто недоговаривать. Священник теряет простоту монаха и становится дипломатом местного разлива… Значит, с теми мастерскими сейчас насколько что-то неладное и крайне опасное?

Он спросил жалобно:

— Почему вы так решили?

— Вы подсказали, — пояснил я. — Вы лично, а также аббат и Кроссбрин с Мальбрахом. Если бы там все в порядке, чего темнить? Колитесь, отец Форенберг, я же все равно узнаю! Только, возможно, больше, чем скажете вы сами.

Он тяжело вздохнул, потоптался на месте, развел руками, я смотрел на эту пантомиму терпеливо, жду слов, он наконец сказал нехотя и приглушенным голосом:

— Те мастерские закрыты, как вы уже слышали.

— Слышал, — подтвердил я.

— И опечатаны.

— И это слышал, — сказал я. — Руда кончилась?

Он явно хотел сказать, что да, закончилась, уже и рот открыл, но я смотрю, как отец Дитрих на грешника, он закрыл рот, вздохнул, снова открыл и сказал уже совсем погасшим голосом:

— Они запечатаны святым словом. Сам аббат запечатывал, а другие отцы… вы их не знаете, укрепили стены и туннель, чтобы уж совсем наверняка.

— Ого, — произнес я, чувствуя, как мышцы напряглись на краткий миг. — Что с той стороны?

— На этот вопрос мог бы ответить только отец Терц, — сказал он с неохотой. — Да теперь уже не ответит.

Вообще-то мог бы, подумал я, если бы у меня под рукой был некромант достаточно высокого уровня, я не слишком щепетильный, когда дело касается опасности национального масштаба, но сейчас придется довольствоваться только догадками.

— Хорошо, — сказал я быстро, — а кто?.. Ладно-ладно, тогда намекните, из-за чего все там так пошло.

— Там появилось нечто, — ответил он с неохотой. — Теперь понимаем, отец Терц то ли создал, то ли вызвал это нечто в силу своей нетерпеливости и строптивости характера. Аббат запретил не только дискутировать, но даже упоминать о том, что за той стеной. Нечто настолько… видимо, грешное, что вспоминать о нем… вводить себя в грех. Я и сейчас совершаю грех, рассказывая вам, но пусть он будет на вас отныне…

— Пусть, — согласился я, — на мне их столько, этих грехов, что даже не знаю, как моя спина не хряснет… Но я все вынесу, святой отец. Где эти мастерские?

Он съежился, сказал жалким голосом:

— Я даже не знаю точно.

— А кто знает?

Он ответил совсем шепотом:

— Здесь лучше не спрашивать. Одни не знают, другие не скажут. Лучше спуститесь на самые нижние этажи. Там есть мастерские, где куют из орихалка… всякое разное. Там знают. Может быть… скажут.

Я переспросил:

— Может? А может, и не скажут?

Он горестно вздохнул и ответил, глядя исподлобья:

— Вам да не скажут?

Снова я опускался вниз на крыльях, ускоряя падение в пещерах с высокими сводами, медленно пробираясь по тесным туннелям, снова полуполет-полупадение, сбоку несутся вверх камни по стене из мерцающего желто-зеленым камня, воздух все плотнее и жарче.

Взгляд зацепился за широкий выступ, знакомая щель, я опустился, торопливо перетек в людскую личину — лучше лишний раз не травмировать людей своим нездешним видом, хотя, догадываюсь, они тоже могли бы удивить меня чем-то своим, но пока не раскрываются.

Воздух из щели идет еще горячее, чем здесь, я собрался, вскинул подбородок и шагнул в проход, пригибая голову.

Впереди слышны осторожные удары по металлу, я медленно вышел в пещеру, стараясь не шуметь и даже не колыхать плотный горячий воздух.

Спиной ко мне у наковальни Гарнец, неспешно постукивает небольшим молотком по некой фигурной штуке.

Я залюбовался широчайшей спиной с рельефными мышцами, вернее, той половиной, что не обгорела, на другую смотреть страшно, хотя я сейчас уже вроде бы политик и почти интеллектуал, должен морщить нос и говорить, что сила — уму могила, но мало ли что должен, на людях, может быть, и наморщу, а сейчас откровенно любовался вспотевшей поверхностью, где все прорисовано красиво и мощно.

— Ну как, — спросил Гарнец, не оборачиваясь, — там наверху закончили, брат паладин?

— Да, — ответил я и подошел ближе. — Чем занимаемся?

— Заказ, — ответил он лаконично.