Приор фыркнул.

— Что за бред!

— Предложите что-то умное, — сказал я с готовностью. — Если не можете, то будем рассматривать и бред. Даже полнейший! Это лучше, чем тонуть сложа руки. Что за серая стена?

Они переглянулись, смолчали, только аббат проронил:

— Она перекрывает часть подземелий… в самом нижнем этаже. Даже не этаже… там просто пещеры. Некоторые пришлось закрыть и опечатать святыми заклятиями. Пойдемте отсюда… что-то меня ноги подводят.

Мальбрах и Форенберг с готовностью подхватили его с обеих сторон. Я пошел рядом с Кроссбрином, тот выглядит до крайности раздраженным, как всякий администратор, которому приходится заниматься вопросами, выходящими за рамки.

— Как видите, — сказал я как можно более дружелюбным тоном, — я не подвел вас.

— В смысле?

— Вы пригласили старших братьев, — объяснил я, — и это оказалось не зря.

Он буркнул недружелюбно:

— Не уверен.

— В записке не было смысла?

— Похоже на то, — сказал он с неприязнью. — Мне он всегда не нравился, гордыня его родилась раньше него самого!.. А его признание, что он не был убит, а покончил с собой, свидетельствует против него.

— Возможно, — осторожно сказал я, — у него не было выбора.

— Выбор есть всегда!

— Вот он его и сделал, — сказал я. — А что, если некая темная сила уже начала брать над ним верх? И чтобы этого не допустить, он едва успел… Что за серая стена и почему ее надо бояться?

Он замедлил шаг, потом остановился вовсе, чтобы не наступать на пятки медленно двигающейся тройке с настоятелем посредине.

— Отец настоятель ответил, — произнес он подчеркнуто терпеливо. — Серая стена перекрывает дорогу в некоторые нижние пещеры.

— Почему?

— Там прекращены работы, — ответил он с таким видом, что объясняет тупоголовому, а я, обидевшись, должен прекратить расспросы.

— Ох, — сказал я радостно, — как вы хорошо и подробно объясняете, отец Кроссбрин! Я просто счастлив. Чувствуется, что эта тема вам самому крайне интересна до фибров вашей необъятной души, исполненной благочестия и набожности. А почему прекращены работы? Рудная жила исчерпалась?

Было видно, что поначалу он вроде бы ухватился за подсказку и готов был подтвердить, что да, так и случилось, но вовремя сообразил: в пустые пещеры глупо перекрывать дорогу особой стеной да еще укреплять святыми заклятиями повышенной мощности, а то и убойной силы.

— Отец Терц, — сказал он мрачно, — был из тех людей, кто слишком уж рисковал…

Я картинно изумился:

— Здесь, в Храме?.. Где тишь да гладь?

Я постарался сделать свой тон при всей показной вежливости предельно оскорбительным, и Кроссбрин, будучи все-таки самцом, хоть и в монашеской рясе, моментально взъерошился.

— У нас вовсе не тишь, — ответил он сквозь зубы. — Вы гость, а гостю принято показывать оранжереи, а не кухню.

— Но риск, — сказал я, возвращаясь к Терцу, — благородное и богоугодное дело…

— Когда касается себя лично, — возразил Кроссбрин. — Но когда находки грозят нанести ущерб всем, а то и вообще разнести все…

Он возобновил движение, хотя, на мой взгляд, можно бы отпустить аббата с помощниками и подальше, ползут как черепахи.

Я догнал, пошел рядом, сердце колотится в радостном возбуждении, хотя чему тут радоваться, тот придурок зашел слишком далеко и чуть все не разрушил…

Хотя почему придурок, обычный увлекшийся ученый, что отыскал нечто и пробует из любопытства, мол, получится или не получится взорвать мир…

Поднимались мы достаточно долго, намного дольше, чем опускались, словно побывали в каких-то неведомых подземельях, а не просто на нижнем этаже в крыле с заброшенными кельями.

Кроссбрин всем видом показывал, что ни в какие разговоры вступать не желает, хотя я сыпал комплиментами, говорил о высокой роли приора, который как раз всем Форенберг, в то время как аббат просто царствует, распинался о том, как непросто ему управляться с таким непростым хозяйством, где и люди непростые, и условия жизни не совсем комфортные…

Уже когда шли по залу с расчерченными плитами пола и цветными стеклами в стрельчатых витражных окнах, я оставил Кроссбрина и догнал аббата.

Отцы Мальбрах и Форенберг посмотрели недружелюбно, от меня одни неприятности, но я признаю аббата, несмотря на его немощность, великим человеком, потому поклонился и спросил в лоб:

— Отец Бенедарий, простите за беспокойство, но я, радея токмо о благе Храма и монастыря, как зело любимого нами Отечества, хочу спросить, где и над чем работал отец Терц?

Он остановился, тяжело дыша и всматриваясь в меня слезящимися глазами. Меня больно куснула совесть — заставил такого старого человека проделать долгий и трудный для него путь, но ладно уж, сделал так сделал, теперь либо вдарит, либо ответит…

Ответил быстро отец Мальбрах:

— В мастерской по очистке серой руды. Брат паладин, имейте совесть!

— Да имею, — ответил я с неловкостью, — самому бывает стыдно за такой разврат. Но где эта мастерская? Судя по тому, что впервые о такой руде слышу…

— Брат паладин, — сказал отец Форенберг сварливо, — если проживете здесь сто лет, и то каждый день можете слышать о чем-то новом!..

— Так чего сейчас не слышу?

— У нас большой монастырь, — буркнул он. — Не в ширину, как может показаться новичкам, а вглубь.

Аббат все еще переводил дыхание, подошел Кроссбрин и вперил в меня тяжелый взгляд.

— Это глубоко, — буркнул он с прежней неприязнью. — Отец Терц почти не поднимался наверх, что ему разрешалось нашим чересчур снисходительным настоятелем!.. Отец Бенедарий, обопритесь на мое плечо, я отведу вас в ваши покои…

Аббат послушно принял его помощь, а я пошел рядом с Мальбрахом и Форенбергом, искательно заглядывая в их лица.

— Святые отцы, я вижу ваши мрачные лица, но все же рискну спросить… Мне будет позволено туда заглянуть? Я имею в виду, в то место, где работал отец Терц? Мне кажется, вы могли убедиться, я бываю достаточно полезным. Так, хотя бы временами.

Они переглянулись, отец Мальбрах сказал мрачно:

— Там ничего не найдете.

— Почему?

— Те пещеры закрыты, — напомнил он, — а вход опечатан. Кроме того, отец Терц был достаточно скрытен, никто не знает подробностей о его работах. Известно только, что были опасны, потому и проводились там на месте, вдали от Храма и монастыря. Кроме того, были предусмотрены меры…

Он прервал себя на полуслове, взглянул на отца Форенберга. Тот покачал головой, Мальбрах поджал губы.