Д: Люди же их прославляют – они свою награду уже и получили.

А: Да. О чем здесь идет речь?

У: Здесь как раз ориентация не на внутреннее совершенство, а на мнение людей, на зависимости. Все те же игры эго – оно, как капюшон у кобры, раздувается.

А: Эго, как капюшон у кобры, – это очень сильный образ.

В: Потому что когда они это делают, их гордыня растет и раздувается от ощущения собственной перфектности.

А: Основной смысл христианства – в отречении от эго. И милостыню тоже следует творить в этом состоянии.

Д: У меня есть вопрос. Вот в 3-м стихе говорится: «пусть левая рука твоя не знает, что делает правая». Это просто оборот речи или здесь есть прямое значение?

А: Я читал, что здесь имеется в виду настолько тайно, чтоб даже левая рука не знала, что делает правая, не говоря уж обо всем прочем.

Д: Мне показалось, что здесь может быть такой смысл: истинно праведным является человек, который своей праведности не замечает. Он праведно ведет себя, но при этом он абсолютно естественен, потому что он свои действия никак не оценивает. Эта праведность в нем естественным образом заложена.

А: Что это такое – естественным образом заложенная праведность?

Д: Есть люди, которые гордятся тем, что они делают. А есть другие, которые делают то же самое, но при этом не гордятся – для них это просто естественно.

А: А что такое – «просто естественно»?

Д: Ну, приучили так человека – вот он так и поступает.

А: А если кого-то не приучили – тогда как?

Д: Мне кажется, что это метафора такого поведения, когда человек действует спонтанно, искренне и правильно и при этом никак не оценивает свое поведение как правильное.

А: Хочешь знать, в чем твоя ошибка? Вот это «никак не-оценивание» ты упорно стремишься рассматривать как некую естественность – чуть ли не вложенную правильным воспитанием, допустим. Но дело в том, что это «никак не-оценивание» может быть только результатом глубочайшей…

Д: …внутренней работы.

А: Что такое это «никак не-оценивание»?

В: Это либо глупость, либо безэговость.

А: Вы хотите сказать, что верите в бессознательную безэговость? Вы меня радуете!

Д: Тогда мне непонятно, как у человека, который осознает себя и свои действия, левая рука может не знать, что делает правая.

В: Я думаю: твори милостыню так, дабы не возгордиться тем, что ты делаешь, то есть не дать своему эго этим воспользоваться.

Д: Тут Вероника права: делай так, чтобы одна твоя часть делала, а другая про это не знала.

А: Но как это сделать – чтоб другая не знала? Чтобы эго свои коготки не запустило…

В: Мне кажется, что это только сознательно можно пресекать.

Д: Все время отслеживать свои внутренние движения. Созерцать.

В: Я могу объяснить только на собственном примере. Я знаю: вот сейчас я это сделаю, и эго раздуется. И как только чувствую, что начинает расти гордыня, я говорю: стоп! – вот это эго. Просто себя мысленно останавливаю.

А: Собственно уже все сказано. Осталось только выразить словами.

Д: А чего не хватает, Саша?

А: Не хватает более высокого уровня синтеза. Вероника все рассказала абсолютно правильно на конкретном примере. Теперь необходимо осмыслить. Какое разумное основание всем этим процессам можно дать? Как совершается милостыня в обычном состоянии? Мы что-то даем, и в ответ эго тут же этим наслаждается. На что при этом устремлен взор дающего? На то, что он дал.

У: И на то, какой он в этом акте – щедрый, великодушный, выполняющий свой долг перед Богом.

А: А как предлагает рассматривать творение милостыни и прочих благих дел Христос? Он предлагает их рассматривать как акт величайшей духовной опасности, в которой мы находимся в этот момент – опасности быть захваченными нашим эго. И для того, чтобы эту опасность благополучно миновать, необходимо прежде всего увидеть акт творения милостыни (или прочих благих дел) как акт именно опасности для себя и действовать в этом акте соответствующим образом, то есть – переставив акценты внутреннего созерцания с того, что мы делаем, на то, что при этом делает наше эго. Я, творя милостыню, смотрю на себя: что внутри меня происходит. И каждый такой акт – это огромной силы и огромного внутреннего напряжения медитативное упражнение, исход которого вовсе не определяется автоматически, как думают те, кто подал и – всё, галочка стоит. В таком случае это упражнение выполняется формальным, внешним образом. Его исход – как именно я его сделаю – определяется внутренней работой, невидимой никому, и суть этой внутренней работы заключается в том, чтобы смотреть на свое эго, метафорой которого в словах Христа служит левая рука. Почему левая? Потому что – и любой мастер ци-гун вам это подтвердит – правая рука дает, из нее энергия выходит, а левая рука берет. Представляете, насколько велика внутренняя сила этого упражнения? Вот какие задачи Христос поставил перед человечеством. Однако это задача весьма упрощается, если правильно к ней подойти, а именно – если понимать, что, творя милостыню, мы всего-навсего даем своему эго повод искуситься, а себе – этого искушения не допустить. Каким образом это возможно? Путем присутствия в себе, в своем эго и в его, эго, созерцании.

Д: В таком случае любое взаимодействие с другим человеком превращается в подобную медитацию?

А: Да. Совершенно верно. Привести вам в пример один из гунъаней?

Мастер дзен Унган Донсэй (780–841) был близким другом Дого, того самого, который задавал вопросы Сэкито. Унгану принадлежит следующее мондо[42], касающееся дзенской личности. Однажды он готовил чай. Подошел Дого и спросил:

– Для кого ты готовишь чай?

– Одному человеку хочется выпить чаю, – ответил Унган.

– Почему же ты не заставишь того человека приготовить себе чай? – продолжал спрашивать Дого.

– Ну, просто случайно здесь оказался я, – ответ был невозмутим.

Дого остался доволен этим ответом и удалился.

С точки зрения логики фраза Унгана «Одному человеку хочется выпить чаю» может быть понята как относящаяся к какому-то другому человеку, желающему напиться чаю и отличному от самого Унгана. Однако на самом деле присутствует только один Унган. Поэтому «человек» здесь означает трансцендентную, абсолютную т. е. дзенскую, личность, которая пребывает вместе с Унганом или в Унгане. Дого, конечно, знал об этом. Он отчетливо уловил дзенский дух в первом ответе, но продолжил спрашивать, чтобы узнать, насколько глубоки и истинны достижения Унгана.