У: Вопрос в том, насколько мы деформированы этой «заботой века». И зависит ли путь к совершенству – сложность этого пути, его кривизна – от того, насколько сильны и глубоки наши искажения?

А: Нет, я придерживаюсь другого мнения. Для человека важно не это. Мы деформированы – в любом случае. Важно другое – насколько мы готовы по этому пути идти. Я могу объяснить свои слова в русле христианского мировосприятия. Христос указал нам путь к совершенствованию. Наиболее важным и существенным этапом этого пути является покаяние или, скорее, – сокрушение по поводу своей несовершенной природы. В чем заключается смысл покаяния и сокрушения – ежедневного, ежечасного, ежемгновенного? Почему это средство обладает такой гигантской терапевтической, исцеляющей мощью? Когда мы признаем свое несовершенство, видим его и сокрушаемся по этому поводу, то происходит самое главное – мы с этим несовершенством разотождествляемся внутри себя. Ибо признать себя несовершенным можно, только разотождествившись с тем, что признано несовершенным. Почему? Таково свойство эго. Эго всегда должно быть совершенно. Поэтому, когда мы сокрушаемся всем сердцем, мы покидаем тот образ мысли, то состояние сознания, по поводу которого мы сокрушаемся, в котором мы были и с которым мы своим сокрушением разотождествляемся.

Д: То есть это всегда шаг в сторону?

А: Не в сторону, а вглубь, потому что разотождествиться можно только одним способом. Правда, возможно разотождествление через чувство вины, но это уже не само разотождествление, а его перевертыш. Не знаю, говорил ли о возможных перевертышах Иисус – пока не встречал, – но вся история христианства состоит из подобных перевертышей. Это культура стыда, ложного стыда и всего, что из этого следует. Поэтому дела постыдные люди предпочитают совершать в тайне, чтобы никто об этом не узнал. Если об этом становится известно, они очень страдают. В этом смысле человек существо социальное.

У: По зависимости от реакции окружающих? Получается, что для нас приоритетно не наше взаимоотношение с совершенством – иначе мы бы ничего не скрывали – а то, как на это прореагируют.

А: Да. «Ибо где сердце ваше, там и сокровище ваше». Но надо сказать, что в первые века христианства покаяние и исповедь были коллективными: в церкви, в полном собрании при всех исповедовались в своих грехах, чтобы получить допуск к причастию.

Д: Такая исповедь должна быть намного сильнее.

А: Намного. Но, как говорят христианские авторы, тогда община могла эти грехи понести на себе.

Д: Что это значит?

А: Представь себе, что ты сейчас начинаешь исповедоваться при всех.

Д: А-а… То есть община могла адекватным образом отреагировать на это?

А: Да. Без косых взглядов, без осуждения. Современные люди настолько сильно разобщены, что они к этому, конечно, не способны. Частная исповедь – это одно из тех нововведений, которое было компромиссом церкви с этой самой «заботой века сего». Компромиссом, сделкой. Исповедь перед всеми была бы слишком сильным терапевтическим действием. Она могла бы вызвать раскол в церкви, бунт, несогласие очень многих эго.

Когда мы раскаиваемся, мы увеличиваем меру своего присутствия в собственной неправоте, потому что нераскаянный грех не полностью осознается. Его стараются забыть, упрятать в небытие сознания, как будто его и нет, и забывают до такой степени, что он и вовсе вылетает из головы, его становится не видно и не слышно. Монахи говорят, что если исповедоваться регулярно, то очень многие грехи начинают подниматься из глубин памяти: какие-то тайны, давным-давно забытые.

Христианство возвестило возможность совершенствования через сокрушение. Оно впервые поведало об этой исцеляющей мощи[41]. Самая главная истина заключается в том, что, оказывается, разотождествившись со своим эго через сокрушение, мы отождествляемся с Отцом нашим Небесным: тем самым на нас нисходит благодать. Конечно, это происходит только тогда, когда мы разотождествляемся и сокрушаемся перед Его незримым, но вездесущим ликом: это необходимое и само собой разумеющееся условие. В противном случае мы, оставаясь наедине с собой, рискуем быть раздавленными нашим несовершенством: без Божественной помощи эго и здесь умудрится получить свои дивиденды. В терминах христианства это описывается примерно так: когда человек умаляется, кается, взывает к Богу о прощении, то Господь в своей бесконечной доброте нисходит на него и ниспосылает ему свою благодать. Эти термины точнее, чем психоаналитические: «отождествиться – разотождествиться», потому что они более теплые, живые.

Д: И понятны простому человеку.

А: Может быть. Действенная сила христианства как религии, источник которой кроется в самой глубокой сути благой вести Евангелия, заключается в том поразительном феномене, что если мы оказываемся готовы отречься от своей человеческой сути, то Божественная суть – за этот наш подвиг – приходит к нам сама. «Какому человеку можно спастись?» – спросили Христа. «Никакому человеку спастись невозможно самому – только с Божьей помощью». А Божья помощь заключается в том, что это внутреннее совершенство находится прямо внутри нас. Но Господу не хочется делать из нас зомби и повелевать нами, Он хочет, чтобы мы искали и находили это совершенство в свободе. Поэтому оно не дается нам автоматически, мы чувствуем его как некий ориентир, указывающий нам направление пути. Важно научиться им пользоваться: смотреть и видеть свой эгоизм, вовлеченность, суетность, все свои несовершенства и так далее.

Итак: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный».

В шестой главе Евангелия продолжается рассказ о том, каким же образом возможно достижение совершенства.

1 Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного.

2 Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою.

3 У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая,

4 Чтобы милостыня твоя была в тайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

А: Отвечая на вопрос о совершенстве, мы практически уже разобрали эти 4 стиха. Почему милостыню надо творить тайно? Почему нельзя творить явно и почему те, кто это делают, свою награду уже получают?