штуковине Уэс не доверяет ни на секунду – после того как однажды она чуть не прикончила его.

– Веди себя прилично, пока меня нет.

Он подумывает пойти к Уоллесам и воспользоваться их телефоном, но, кажется, Аннетт вряд ли будет рада видеть его так скоро. Или вообще когда-нибудь. Он вряд ли забудет разочарование, мелькнувшее у нее в глазах, когда он оставил ее одну на берегу. Ради того, чтобы избежать этой неловкой встречи, можно и пожертвовать мелочь телефонному автомату.

Он ныряет на узкую боковую улочку, ответвляющуюся от уикдонской площади, хмурой и сумрачной, словно заброшенная ярмарка. Весь город выглядит как после погрома. Витрины темные, булыжники усеяны яблочными огрызками и мятыми бумажными стаканчиками. Обойдя несколько сомнительных луж, он находит в конце улицы телефонную будку. Внутри – как в исповедальне с ее уединением за железными решетками. Отыскав в кармане несколько монет, он проталкивает их в прорезь. Они с веселым звоном падают на дно.

Телефон успевает издать только один гудок, потом трубку берут.

– Алло?

– Так-так, да это же моя любимая сестренка! Какой приятный сюрприз.

На самом деле нет. Меньше всего он надеялся нарваться на Мад.

В трубке треск.

– А-а. Чего тебе?

– У меня все отлично, спасибо, что спросила. С чего ты взяла, что мне что-то нужно?

– Ты только в таких случаях звонишь.

Вот уж неправда. Уэс хмурится, но старается говорить беспечным голосом:

– Мне нужен всего один драгоценный дар – возможность поговорить с любимой сестрой.

– Трепло. – И после краткой паузы: – Когда охота?

– На следующей неделе, – он навивает на запястье телефонный шнур. – Надо бы вам приехать. Будет весело, конечно, если никто не погибнет.

– У нас с Кристиной работа, у Коллин школа. Мы не можем позволить себе уволиться, чтобы ради тебя болтаться где-то в провинции.

– Это же конец недели, так что Фасолька может приехать, – он медлит. – И если мы победим, тебе будет незачем снова выходить на работу – по крайней мере какое-то время, если не захочешь.

– Ты правда готов попросить маму смотреть на все это?

– Ничего с ней не сделается. Я уже пообещал ей сходить на исповедь. Думаю, десятка-другого молитв по четкам в качестве покаяния вполне хватит.

Мад фыркает. Он прикусывает губу, чтобы удержаться и не искушать судьбу. Шутить с Мад – все равно что вести боксерский матч: надо уметь вовремя покинуть ринг.

– Так ты подумай, ладно?

– Хорошо. Подумаю. Ну и с кем ты хотел поговорить?

«С тобой». Но эти слова застревают у него в горле, и потом, даже если она не бросит трубку, что ей сказать? Что он соскучился? Что хочет от нее прощения? Да, это правда, но его намерения и желания всегда мало что значили для нее. Пока он не наполнит для нее ванну золотом и не исцелит мамину руку сам, никакие мольбы не принесут ему никакой пользы.

Поэтому он говорит:

– Можешь позвать маму?

– Конечно.

Он ждет, закручивая телефонный шнур вокруг пальцев так туго, что их кончики сначала краснеют, потом белеют. Минута и еще одна монета, брошенная в прорезь, – и в трубке слышится мамин голос:

– Уэс?

– Как ты, мам?

– Я так рада тебя слышать. Ты ведь целую вечность не звонил. Я за тебя беспокоилась.

– Да я был немного занят. Но вот теперь звоню! Живой и здоровый.

– Правда? Ты не голодаешь? Высыпаешься?

Уэс с размаха закрывает лицо ладонью и тянет ее вниз.

– Да, мама…

– Вот только не надо таким тоном! Голос у тебя усталый. Только и всего.

– Просто немного нервничаю. А ты как себя чувствуешь?

– Рана заживает нормально. Вот только подвижности руке недостает. Но ты об этом не беспокойся, a thaisce. Сейчас уже ничего не поделаешь. А что тревожит тебя?

Ему следует солгать. Но едва он открывает рот, чтобы дать уклончивый ответ, желудок подскакивает, словно в попытке сбежать.

– Вообще-то многое.

Она молчит так долго, что он уже думает, что она не расслышала. А потом осторожно, словно чтобы не спугнуть его, спрашивает:

– Так почему бы не рассказать об этом мне?

– Магистр Уэлти в Уикдон до сих пор не вернулась. А остальные участники… – Рассказать ей о Джейме значит лишить сна; так обременить мать он не может. – Здесь полным-полно народу, и все хотят победить. А если мы проиграем, мне никогда не стать алхимиком, и Маргарет вечно будет несчастна, и мы останемся без дома, и в довершение всего, по-моему, Мад меня ненавидит.

– В твоей сестре нет ненависти к тебе.

Уэс морщит нос.

– Я все слышу.

– А я ничего и не говорил!

– Я слышу, о чем ты думаешь, – укоризненно объясняет она. – У Мад множество причин злиться, и на тебе ей удобно срываться. Я не говорю, что кто-то из вас прав. Просто так обстоит дело.

– Но я не понимаю, почему на мне.

Она вздыхает.

– Мад на все готова ради тех, кого она любит. Как и ты. Но завоевать ее любовь нелегко. В сердце у нее хватает места лишь немногим. А ты… Ты любишь всех, кого встречаешь.

– И при этом она считает меня эгоистом.

– Это она так говорит. А на самом деле в тебе избыток идеализма. Ей кажется, что чужих людей ты ценишь так же высоко, как своих близких.

– И вовсе я не…

– Знаю. Но ты не облегчаешь ей задачу, не даешь увидеть это. Никому не даешь. И в своей гордыне не признаешь, что ради тебя она рвется на части.

– А я думал, ты любишь меня, – хмуро бурчит он.

– Люблю, потому и объясняю все это. Сосредоточься на том, что сейчас зависит от тебя. Делай свою работу и доверься Богу – он позаботится об остальном. Ты нужен нам, – она делает паузу. – Ты нужен Маргарет.

– Скорее, это она нужна мне.

Тяжесть ее последующего молчания ему не нравится. Не внушает доверия.

– Она славная девушка, – говорит она.

– Ты серьезно? – Он разражается лающим смехом. – Мама, ты же знаешь, что она не сумистка.

– Ну, лишь бы была не против церковного брака. А детей она любит?

– Твою ж… – бормочет он.

– Не выражайся, Уэстон.

– Прости, прости, – он проводит пятерней по волосам. – Но должен сказать, вряд ли она… в общем, думаю, я не в ее вкусе.

– Чепуха. И вообще, я всего лишь дразню тебя. Просто будь к ней добрым, хорошо? Бедняжке не помешает друг. Неужели ее мать даже не пишет?

Уэс прижимается головой к стеклу телефонной будки.

– Нет. Ничего. Будто исчезла.

– Что же это за мать, если так поступила со своим ребенком? Пусть даже и