Ну а если рекламодатели вдруг не захотят, чтобы их интересы представлял человек с диагнозом «рассеянный склероз», то у меня остается очень хороший доход по инвестициям, которые я удачно разместил, когда был моложе.

Одним словом, с финансовой точки зрения у меня все отлично.

Но сам факт того, что я больше не вернусь в игру, убивал меня. Я больше никогда не выбегу на поле, не услышу крики болельщиков. Этого не случится больше никогда.

– Все в порядке, не будем это обсуждать, – сказала Валери и положила ладонь на мою руку. – Я…

Ее слова были прерваны звуками сирены машины «Скорой помощи», долетавшими издалека. Мы увидели, как «Скорая помощь» подъехала к гостинице и потом исчезла за забором.

«О господи, только не это».

Мы посмотрели друг на друга и, швырнув кружки в стороны, побежали по дороге.

Валери бегала очень быстро, но я всегда был отличным бегуном, а сейчас я бежал просто с бешеной скоростью. Я забыл про свою болезнь, я перестал чувствовать боль. Мышцы ног, которые уже отвыкли от тренировок, работали как раньше, и я чувствовал, что адреналин летает по моим венам. Никогда еще я не бежал так быстро.

Через несколько минут я уже был у гостиницы. Я задыхался, а ноги мои тряслись.

Но не от бега, а от страха.

От страха того, что могло произойти.

От ужаса перед тем, что я мог сейчас увидеть.

Машина «Скорой помощи» остановилась напротив дома. На улице уже стояли Майор, бабушка и сиделка, все выглядели очень напуганными. Врачи загрузили в машину носилки, на которых лежал мой отец.

– Что случилось? – закричал я, задыхаясь и широко раскрыв глаза. Сердце у меня колотилось так, словно еще немного, и оно выскочит у меня из груди.

– У него случился приступ, – ответила сиделка. – Я собиралась вывезти его на прогулку, но он выпал из кресла. Пульс у него был очень слабым.

Я посмотрел на бабушку. Она смотрела, как загружали носилки, закрывая рот рукой, и по ее лицу текли слезы.

– Он?.. – Я не смог заставить себя закончить фразу.

«Пожалуйста, господи, только не это. Не забирай его. Дай мне еще один шанс».

– Он жив, – сказала Маргарет. – Но прогноз врачей не очень хороший. Они повезли его в Корк.

– Тогда и я поеду в Корк. – Я посмотрел на бабушку. – И ты тоже поедешь.

Она покачала головой.

– Я не могу, – ответила она, и ее слова меня шокировали.

– Что ты хочешь этим сказать? Он же твой зять.

Слеза скатилась по ее щеке.

– Подриг, ты не понимаешь. Я не вынесу этого. Я не могу видеть его в таком состоянии. Я не могу потерять его. Я уже потеряла твою мать.

Я услышал шорох гравия, обернулся и увидел Валери, которая, задыхаясь, подбежала к нам. Когда она поняла, что происходит, то изменилась в лице.

Я положил руку на плечо бабушки и заставил ее посмотреть мне в лицо. Я был поражен выражением ее глаз. Никогда раньше я не видел в них столько страдания, и это убивало меня. Но я должен был убедить ее.

– Бабушка, послушай меня. Я знаю, что ты напугана. Я сам очень напуган. Но он же еще жив. Если ты не поедешь, я не смогу сказать ему то, что ты хочешь сказать, то, что тебе важно ему сказать. Поверь мне, если ты сейчас не поедешь, то потом будешь сожалеть. А тебе это не нужно. Пожалуйста, поехали со мной, – я сжал ее плечо, – ты мне нужна.

Ее подбородок задрожал, она выпрямила спину и кивнула.

– Хорошо, Подриг, – тихо произнесла она. – Я поеду.

– Что случилось? – еле дыша, спросила Валери. – Что-то с Колином?

– Иди в дом и принеси ключи от машины, – ответил я. – Мы поедем следом за машиной «Скорой» в больницу.

«Скорая» уже уехала, оставив после себя облако пыли, а Валери рванула в дом и быстро принесла ключи.

Мы все, включая Майора, забрались в «Порш», Валери села за руль, и мы поехали.

Каждый из нас надеялся, что у него остался еще один шанс.

* * *

Прошло несколько часов с тех пор, как моего отца увезли в больницу. Мы все вместе, впятером, ждали новостей, пили слабый чай и расхаживали по комнате ожидания. Мы прекрасно понимали, что врачи ничего не могут сделать, но надеялись, что отец продержится еще хотя бы несколько дней и каждый сможет с ним попрощаться.

Наконец пришел доктор и сообщил, что отец при смерти и у нас осталось несколько минут.

Услышав это, я едва не рухнул на пол, не в состоянии принять происходящее. Валери меня подхватила.

Несколько минут.

Несколько минут жизни.

Несколько минут, чтобы хоть что-то изменить.

Несколько минут, чтобы сказать, как сильно я его люблю.

Даже если бы вместо минут оставались часы, вместо часов дни, а вместо дней недели, мне все равно не хватило бы времени.

Он был прав насчет меня.

Обычно мы узнаём о том, что все кончено, с опозданием.

Мы все вместе, как одна команда, вошли в больничную палату.

Палата была частной, маленькой, рассчитанной на одного человека. Отец лежал на кровати под капельницей. Монитор показывал очень слабый пульс, пугающе слабый. В палате ощущалось присутствие смерти. Отец не шевелился. Если бы не работающий монитор, я бы подумал, что он уже мертв.

Господи, если есть ад на земле, то это он.

Мы окружили кровать, и Майор, стоя в изголовье, начал первым.

– Старик, не знаю, слышишь ли ты меня сейчас, но я всегда отлично тебя слышал. Твой голос эхом отзывался у меня в голове, когда ты орал на меня, если я ставил не на ту лошадь или болел не за ту команду. Ты был сварливым стариком, но я точно такой же, и, возможно, поэтому мы с тобой отлично ладили.

Он замолчал, но потом продолжил:

– Колин, ты был моим лучшим другом, хотя я никогда тебе этого не говорил. Мне жаль, что я говорю это только сейчас. Мне будет тебя не хватать.

Майор вытер слезы и сделал шаг назад.

Бабушка подошла поближе к отцу и положила ладонь на его руку.

– Дорогой, я знаю, что ты слышишь меня. Поэтому я скажу тебе то, чего никогда не говорила, хотя должна была сказать уже давно. Я не сделала этого потому, что Господь создал меня слишком упрямой. Когда ты заявил, что хочешь жениться на моей дочери, я сразу принялась придумывать, как помешать вашей свадьбе. Мой муж не видел никаких проблем, но я видела. Я считала тебя никудышным парнем, недостойным моей нежной Терезы. Но вы нашли способ обвести меня вокруг пальца, – она мягко засмеялась. – Тереза сбежала посреди ночи, накрыв одеялом подушки так, чтобы мы решили, что она спит. Вот негодница. Жизнь показала, что ты, – на этих словах голос бабушки напрягся, – стал хорошим мужем для моей дочери. И я должна это тебе сказать. Ты был хорошим мужем и, что бы ты там ни думал про себя, ты был хорошим отцом. Я не понимаю, почему мы никогда об этом с тобой не говорили. Почему мы, будучи одной семьей, постоянно ссорились друг с другом. Наверное, в семьях такое часто бывает. Все пытаются себя защитить и в конце концов срываются на своих близких, на тех, кого любят больше всего. Видишь, какие мы несовершенные. Мы все. Мы сделаны из осколков, и мы надеемся, что края наших осколков сложатся между собой, словно пазл. Но этого не происходит, потому что нет никакой необходимости становиться одним целым – нужно просто быть рядом. Если я о чем-то и сожалею, так это о том, что недостаточно тебя любила, не относилась к тебе, как к родному сыну, ведь ты и есть мой сын. И мне больно видеть, как ты уходишь… Я пережила своего мужа, пережила свою дочь. Мне девяносто лет, я не должна жить так долго, а я все живу. И теперь мне приходится прощаться еще с одним человеком, которого я очень люблю… – Слезы полились по ее лицу и упали ему на руку. – Ради бога, посмотри на меня сейчас.