Невельской к этому времени уже совершенно освоился с той двойственностью своего положения, от каковой поначалу ощутимо страдал. Формально и в глазах всего известного ему общества он готовился к обыкновенному транспортному переходу, хотя многие, разумеется, выражали открытое недоумение — как относительно странного и ничем на их взгляд не объяснимого краха его блестящей карьеры, так и по поводу грузоподъемности строившегося транспорта, предшественники которого были на порядки вместительней, а значит, и груза для наших портов на отдаленном востоке могли принять значительно больше. Подлинная же его задача оставалась известной лишь небольшому кругу людей, и за пределами этого круга о ней нельзя было знать никому Особенно тяготило Невельского понимание того, что в случае неудачи он останется абсолютно один, а все эти немалые силы, направленные сейчас ему в помощь, немедленно устранятся, и отвечать за дерзкое «самовольство» придется только ему.

Однако на данный момент эти силы действовали безукоризненно. Едва «Байкал» прибыл из Гельсингфорса в Кронштадт, вокруг него стали твориться настоящие чудеса. Складские чиновники, привыкшие к тому, что начальство ничуть не интересуется отправкой грузов на отдаленный восток, были немало на сей раз удивлены строжайшим вниманием со стороны самых высоких чинов. Если прежде суда, отправлявшиеся в Петропавловск, ожидали погрузки в последнюю очередь и грузились негодным товаром, то сейчас все это, как в сказке, переменилось. Груз доставлялся к транспорту в небывалые сроки и качества был отменного. Невельской лично следил за трюмной работой и однажды чуть не выбросил за борт интенданта после его приказа грузить мануфактуру прежде изделий из чугуна.

— Тяжелое должно быть внизу! — кричал он в лицо побелевшему от страха дородному офицеру, а тот с тоской косился на темную воду, над которой удерживал его и тряс, как ненужную ветошь, маленький разъяренный командир корабля.

Для остойчивости судна с учетом отсутствия у него океанского киля правильная погрузка была вопросом жизни и смерти.

Вырвавшись из рук Невельского, интендант незамедлительно составил жалобу и рассчитывал на скорое торжество, поскольку чином был старше неистового моряка. Велико было его удивление, когда жалкого, по его мнению, капитан-лейтенанта не только не наказали, но вместо этого самому интенданту сделали чувствительное внушение в таком кабинете, куда ранее он даже и не мечтал войти. Впрочем, радость от того, что его заметили особы столь высокого положения, одолела в его пухлом сердце обиду, и вскоре он стал самым деятельным помощником Невельского, а при случае не упускал возможности рассказать знакомым дамам о своем визите в чудесный кабинет, не вдаваясь, однако, во все подробности.

Самого Невельского на первых порах до известной степени ранил насмешливый тон бывших сослуживцев и просто знакомых, когда они спрашивали его о переводе с лучшего в Балтийском флоте военного корабля на захудалый транспорт. По этой причине он даже себе самому вынужден был не раз повторять, что он не извозчик, и дело его государственной важности, но для привычки к новому положению требовалось время. Сначала он пробовал объясняться перед насмешниками, выдумав целую историю о детском еще своем увлечении отдаленным востоком и давним походом в те края своего учителя Крузенштерна, со временем научился отмалчиваться или пожимать плечами, а в конце концов — даже отшучиваться, притом весьма остроумно. Его стало забавлять то, что он знал правду, а другие не знали. Он черпал скрытую силу из этого знания, думая о себе как о волшебном чудовище в облике человека, которое бродит среди других людей, и ни один из них, обманутый привычной личиной, не подозревает его истинного могущества. К весне сорок восьмого года Невельскому больше не требовалось уговаривать себя, что он не извозчик. Роль эта теперь легко давалась ему, и всякая его шутка на собственный счет неизменно вызывала веселый смех и всеобщую симпатию. Той весной не существовало на свете человека, более далекого от самой сути бахвальства, нежели капитан-лейтенант Невельской.

И все же его радовали встречи с людьми, перед коими не требовалось играть объявленную роль, даже если эти люди являлись участниками противоположной партии. Как и пообещал в свое время господин Семенов, перед выходом транспорта в море командиру «Байкала» был назначен прием у директора Российско-Американской компании барона Врангеля. Добиться этого удалось посредством весьма непростой комбинации с участием двух заслуженных адмиралов. Главный командир Кронштадтского порта и военный генерал-губернатор Кронштадта Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен[90] пригласил как-то на чай старинного своего приятеля контр-адмирала Петра Федоровича Анжу. Во время их встречи в кабинет неожиданно и, разумеется, совершенно случайно вошел Невельской. Беллинсгаузен представил его Петру Федоровичу, моряки разговорились о предстоящем походе «Байкала». За разговором выяснилось, что в сибирских прибрежных водах лучше всего маневрировать не на вельботе, а на байдарке. Невельской выразил сожаление, поскольку у него на транспорте такого средства не имелось, и тогда Петр Федорович любезно предложил отрекомендовать капитан-лейтенанта давнему своему сослуживцу и хорошему товарищу барону Врангелю. В двадцатые годы они, будучи еще лейтенантами, оба занимались исследованиями и описью северного побережья Сибири. По мнению контр-адмирала Анжу, Российско-Американская компания могла с легкостью оказать помощь Невельскому на месте, предоставив ему свои байдарки, имеющиеся либо в Петропавловской гавани, либо на Алеутских островах.

— Он поможет, поверьте, — говорил контр-адмирал, крепко пожимая на прощание руку Невельскому. — Дружба старых полярников еще что-нибудь да значит.

Не в силах отказать в просьбе своему надежному товарищу, Врангель действительно согласился принять Невельского. К тому же и повод выглядел вполне безобидно. Поговорили о байдарках, добрейший Фердинанд Петрович охотно пообещал даже не одну, а затем поинтересовался причинами слухов, разговоров и домыслов, вызванных в Кронштадте спешной и непривычно тщательной погрузкой заурядного транспорта.

— Там, говорят, необычайное что-то творится. Вас будто на войну собирают.

Невельской улыбнулся, понимая, куда клонит старый мореплаватель, и ответил самым обстоятельным образом:

— Все отправлявшиеся до меня с той же целью транспорты имели вместительность почти втрое большую «Байкала», и в них поэтому было места гораздо более, чем надобно для помещения отправляемых материалов, а потому предшественникам моим и не случилось повода обращать внимание на лучшую упаковку груза.

— Резонно. Однако отчего же тогда было не взять судно побольше?

Врангель, разумеется, понимал, что этим своим вопросом переводит разговор в узкое русло, но не мог удержаться, чтобы не подразнить выскочку и карьериста, каковым он считал Невельского. Его собственный опыт кругосветных походов, полярных исследований, дипломатических миссий в Мексике, а также пятилетняя служба на посту главного правителя Русской Америки позволяли ему смотреть на сидевшего перед ним офицера не только снисходительно, но даже с некоторой долей насмешки. Исполнение придворно-паркетных обязанностей на флагманских кораблях, почти не ходивших за пределы внутренних морей, в его глазах мало делало чести кому бы то ни было. Особенно если этот кто-то засобирался вдруг в те края, куда ходят одни настоящие моряки.