– старую, жирную, с пузом рас‑поло‑сованным, – сказал он нараспев, и вдруг залился пьяным нервным смехом. – Что, зайдёшь ко мне, сосед, а? Бутылочку раздавим? Бабу не жалей, б… она! А?

Я, отрицательно мотнул головой. Он, пожав плечами, побрёл в свою комнату, пошатываясь и спотыкаясь. Женщина, глухо постанывая от боли и хватаясь за живот, извивалась на ковре. Я наклонился к ней. Уловив моё движение, она оглянулась и уставилась на меня затравленным взглядом.

– Давайте я вам помогу, вставайте, – мягко сказал я, подавая ей руку.

Кажется, сообразив, что от меня ей не будет вреда, она вцепилась в мою руку и, тяжело дыша, с трудом поднялась на ноги. Я присмотрелся к ней. На вид женщине было около сорока пяти, её лицо, одутловатое и пожухшее, на лбу и у глаз было покрыто глубокими морщинами. Она обильно и безвкусно красилась – два чёрных следа от потёкшей туши, проторившие глубокие борозды на толстом слое пудры, делали её лицо похожим на маску греческого театра, изображающую Горе. И одежда её вызывала жалость – цветастая кофта болталась на одной бретельке, открывая застиранный ажурный лиф, юбка была разорвана и задрана выше колен, стоптанные туфли спадали с ног… Мне стало жаль эту несчастную и, твёрдо решив не оставлять её одну в коридоре, я с минуту раздумывал как поступить – позвонить ли в администрацию отеля, вызвать скорую, или оставить её ночевать в своём номере до утра? Но женщина, начав отходить от шока, поняла моё внимание по‑своему.

– А ты развлечься не хочешь, котик? – развязно выговорила она, пьяно улыбаясь разбитым, в запекшейся крови ртом и, качнувшись вперёд, полными руками обвила мне шею. В нос ударил отвратительный запах застарелого пота, смешанный с сивушным духом дешёвого алкоголя. Я с отвращением сбросил её руки с плеч и резко отступил назад. Потеряв ориентацию в пространстве, женщина несколько секунд руками искала опоры в воздухе, растерянно-умоляюще глядя на меня. Но мной вдруг овладело холодное болезненное раздражение. «Пусть, пусть гибнет, пусть сдохнет, пусть все они пропадут пропадом!» – отчаянно стучало у меня в голове, пока я отступал к своему номеру, со злым торжеством наблюдая за беспомощными движениями пьяной.

С грохотом захлопнув за собой дверь, я упал на кровать и накрыл подушкой голову. Но, пролежав с минуту в холодной, принуждённо-апатичной неподвижности, с раздражением чувствуя каждую клетку тела, вновь вскочил на ноги и, подойдя к телефону, позвонил в администрацию гостиницы. Не без труда уговорив сонную вахтёршу прислать кого‑нибудь за женщиной на этаж, а после – вызвать ей за мой счёт такси, вернулся на кровать, но уже не лёг, а сел, крепко стиснув виски руками. И долго сидел так, с мучительным вниманием прислушиваясь к звукам за дверью – пьяному бормотанию женщины, её неуклюжим попыткам подняться на ноги, каждый раз оканчивающимся новыми падениями, а затем – к долгой бессвязной ругани с визгливой коридорной и охранником, явившимися по моему вызову… Мои нервы натянулись как струны. Я словно физически чувствовал как моё прошлое, по которому я за минуту до происшествия в коридоре розово ностальгировал, глядя на кружащийся за окном снег, мой добрый чистый Терпилов из детства, неотвратимо накрывается тенью этого нового, чужого города – обшарпанного, грязного, надсадно дышащего в лицо тухлой вонью подворотен, наполненного хриплой бранью, насквозь пропитанного безысходностью и тоской. С этим ощущением, раздражавшим как скрип железного когтя по стеклу, во мне словно что-то медленно, но безвозвратно умирало…

Звуки в коридоре затихли и тишина, та самая тишина, что оглушает сильнее громового раската, начала обволакивать меня. Я плюнул на всё и, подойдя к мини-бару, выгреб на пол все имевшиеся бутылочки спиртного. Свернув пробку у первой попавшейся чекушки, залпом осушил. Коньяк обжёг горло, по телу распространилось привычное мягкое, спасительное тепло. Я взял следующую бутылку…

От тяжёлого сна меня разбудила резкая телефонная трель. Дотянувшись до тумбочки, я взял аппарат. Вызов был от Ястребцова.

– Игорь, это Коля, – узнал я напряжённый голос своего товарища. – Ты спишь?

– Сплю, – машинально ответил я.

– Собирайся и приезжай скорее, у нас новое убийство.

–Куда ехать?

–Шабалова знаешь где улица?

– Знаю.

– Будь там через десять минут. Дом двадцать, второй этаж, квартира шесть.

Глава двадцать шестая. Рядом с трупом. Привидение

Наталкиваясь на мебель, я доковылял до ванной комнаты и, с усилием открутив вентиль крана, подставил голову под упругую струю обжигающе‑холодной воды. Отрезвление наступило мгновенно – плывущая перед глазами дымная пелена рассеялась, зрение прояснилось, и всё тело затрясла отчётливая мелкая дрожь. Во рту ощутился незаметный доселе привкус алкоголя, ядовитый как щёлочь. Подождав, пока мысли окончательно придут в норму, я растёр ледяной влагой руки и грудь, поспешно оделся и вышел из номера. Надо было действовать быстро. По опыту я знал: час‑другой, и алкогольный туман, разогнанный усилием, сгустится снова…

Адрес, продиктованный Колей, удивил меня. На Шабалова не было ни дорогих особняков, ни новых кондоминиумов. Улица находилась на окраине города, и издавна считалась трущобами, населёнными алкоголиками, наркоманами и гастарбайтерами. Доселе убийцы выбирали жертв среди городской элиты. Что могло понадобиться им в этом захолустье?

Обнаружить дом оказалось нетрудно – возле подъезда был припаркован полицейский уазик и под гнилым деревянным козырьком топтались трое стражей порядка и с автоматами на плечах. Это трёхэтажное деревянное здание, обшарпанное и облезлое, находилось в самом конце улицы, за общипанным заборчиком, какие ставят некоторые хозяева у таких полудеревенских домов, чтобы разводить за ними собственные огороды. Полицейские не остановили меня, и, отвалив тяжёлую дверь, я вошёл в сырой как погреб подъезд, пропахший плесенью и хлоркой. Нащупав в полной темноте скользкие перила, ступил на лестницу, и, осторожно пробуя ногами одну ступеньку за другой, поднялся на площадку второго этажа.

Прихожая квартиры, где произошло убийство, оказалась узкой, бедной кубатуркой с истёртыми полами, стенами, обклеенными затрапезными выцветшими обоями, и двумя платяными шкафами, тоже очень старыми и ветхими. Тут было людно – двое полицейских, переминаясь с ноги на ногу, беседовали у застеклённой двери кухни, и ещё один сержант допрашивал понятых, видимо, соседей жертвы – старуху в туго повязанном ситцевом платке и мужчину с испитым иссиня‑чёрным лицом, в грязном пиджаке, накинутом на голое тело. Моё появление привлекло общее внимание: разговоры немедленно прекратились и все пять голов синхронно обернулись в мою сторону. Я не нашёлся что сказать, но положение спас вышедший из кухни Николай, который увлёк меня за собой.

– В общем, Игорь, дело такое, – без предисловий начал он, плотно закрыв за собой дверь кухни. – Ты