Я позвонила Беатрис. Больше ничего нельзя было сделать. А эти двое продолжали что-то с ней делать, кажется, целую вечность. Они разговаривали друг с другом, и я услышала слова «предсердный ответ». Приехала моя сестра и попросила их остановиться, но они не послушали. У мамы порозовела кожа, перед этим она была совсем серая. Затем приехала скорая помощь, в комнату вошли очередные фельдшеры, принесли еще приборы. Я не знаю, что это было. Они начали делать ей уколы в ноги, примерно по одному уколу каждые несколько минут, и мама выглядела намного лучше, почти нормально, только она не дышала…

Беатрис пришла в ужас и умоляла их остановиться, но они сказали, что ответ на реанимацию есть. Беатрис закричала, что это просто из-за кислорода она лучше выглядит, а никакого ответа не может быть, потому что она мертва, неужели не видно? Но они не хотели ничего слушать и продолжали. Видимо, это все длилось больше часа, потому что, когда они все-таки отступились, на часах было почти двенадцать.

Келли была очень расстроена. Я почувствовала, что, возможно, было бестактным с моей стороны вызвать у нее воспоминания о том утре. Я как-то извинилась – трудно было подобрать слова. Но она ответила:

– Ничего, я же сама согласилась поговорить с вами. В общем, затем прибыла полиция. Медики рассказали им, что они делали, и собрали вещи. Они прикрыли маму пододеяльником, пока полиция брала у них показания. Потом показания давала я. Потом они провели полное обследование тела. Это, по их словам, всегда делается в случаях внезапной смерти, чтобы исключить насильственные действия или убийство.

Женщина-полицейский позвонила в похоронное бюро, и приехали сотрудники. Они спросили, не хотим ли мы попрощаться с мамой, прежде чем они заберут тело. Мы так и сделали, конечно, сделали, но, знаете, это не так уж просто, когда в комнате два полицейских, пищат пейджеры, тараторят голоса, а гробовщики стоят у тебя над душой. Так что мы даже не смогли попрощаться с ней по-человечески. Ее забрали похоронщики, и больше мы ее не видели.

Так как смерть была внезапной, назначили вскрытие. Хотя было известно, что у нее больное сердце, что она уже перенесла серьезный инфаркт, все равно требовалось вскрытие, потому что она не обращалась к врачам около шести месяцев. Вообще, если ты не был у врача в последние две недели перед смертью, нужно вскрытие, чтобы определить ее причины. И поэтому редко бывает так, чтобы человек внезапно умер дома, а исследование не провели.

Нас спросили, не хотим ли мы увидеть ее после вскрытия, когда ее тело вернут в похоронное бюро. Нет, я не хотела. Я понимала, что все время буду искать следы разрезов. Я видела отчет о вскрытии – они ее изрезали вдоль и поперек, и я не хотела видеть, что они там сделали.

А потом судебный медик доложил нам о результатах вскрытия:

1. Ишемическая болезнь сердца.

2. Ранее перенесенный инфаркт миокарда.

3. Острая ишемия миокарда.

И еще сказал, что установить точное время смерти всегда трудно, но, скорее всего, она умерла до девяти утра – за полтора часа до того, как я ее обнаружила и началась реанимация.

Мы немного поговорили о том, насколько все это печально, и Келли заключила:

– Думаю, что она умерла мирно. Не было ощущения, что она боролась за жизнь, лицо выглядело спокойным и счастливым, на нем не было признаков боли или страха. К тому времени, когда началась вся эта реанимация, она уже ничего не осознавала, не чувствовала боли ни от ударов током, ни от запихивания трубки в горло, ни от уколов. Хотя они и говорили о каком-то «предсердном ответе», не думаю, что она хоть что-то ощущала.

И тут Келли добавила одну важную деталь.

– Я говорила об этом со своей знакомой, и она сказала мне, что ее мать умерла на Рождество, в обед, и семья никому не звонила. Мужчины просто отнесли ее в комнату и уложили на кровать. И больше ничего не делали, потому что четыре года назад ее успешно реанимировали после инфаркта. Ну как успешно – у нее был настолько поврежден мозг, что ей нужен был круглосуточный уход. Семья не хотела, чтобы это случилось еще раз.

Все так, но я бы не назвала это «ничего не делали». Я считаю, что они проявили гуманность, уважение к умершей и дали семье возможность попрощаться с матерью.

Я благодарна Беатрис и Келли за то, что они сообщили мне эту информацию, зная, что она предназначена для публикации. Я сочувствую им обеим, пережившим и запомнившим тяжелые минуты. Но я уверена, что Келли была права, сказав, что ее мать умерла мирно. Тихая смерть в своем доме, в своем кресле – мы можем только надеяться, что и с нами когда-то будет то же самое. Очень скверно то, что произошло потом, но за это Беатрис и Келли не несут ответственности.

Но я не могла забыть слова Беатрис: «Беда в том, что мы никогда не обсуждали это. Никогда не спрашивали маму, что нам делать, если у нее снова случится инфаркт. Мы все знали, что у нее слабое сердце, что это может случиться в любой момент. Мы должны были обсудить это. Я думаю, что все должны».

Беатрис права: все должны обсуждать эти вопросы и высказывать свои желания. Но есть проблема: мало кто достаточно хорошо представляет себе реальность. У большинства людей искаженные представления, полученные из средств массовой информации или из телесериалов «о жизни больниц» – а на самом деле о фантастическом мире, где реанимация чаще всего успешна и не имеет побочных эффектов. Проблема часто обсуждается комиссиями по медицинской этике, и это полезно, но их усилия не приносят плодов, пока общество не понимает сути проблемы. Нужно, чтобы у каждого была правдивая информация о том, какие меры принимаются при реанимации, какова вероятность краткосрочного и долгосрочного успеха и какие возможны побочные эффекты.

В сегодняшних больницах использование сердечно-легочной реанимации стало более избирательным и контролируемым. Но одновременно становится все больше реанимаций вне больниц. Скажем, в 2010 году служба Скорой помощи Святого Иоанна запустила национальную кампанию по сбору средств для приобретения тысяч автоматических наружных дефибрилляторов (АНД). И это лишь одна из многих инициатив.

Всем, кто имеет хоть какое-то, пусть косвенное, отношение к здравоохранению – полицейским, бригадам скорой помощи, врачам, социальным работникам, добровольцам Красного Креста, помощникам по уходу, людям, оказывающим первую доврачебную помощь, – показывают, как пользоваться АНД. И есть правило: попытка реанимировать человека должна делаться всегда, если нет четкого и недвусмысленного распоряжения ее не делать, то есть того самого указания «не пытайтесь реанимировать», которое используют сейчас в больницах. Но в обычной жизни такой возможностью редко удается воспользоваться, даже если распоряжение когда-то и было сделано. Может, у человека и есть подобное медицинское завещание, но если он рухнет на пол посреди магазина, кто будет разбираться?

В сельских районах, где больница может находится достаточно далеко, есть обычные люди, которых обучают и снабжают аппаратами для реанимации, чтобы они могли приехать по первому зову. Это волонтеры службы немедленного реагирования, и они связаны со скорой помощью. Я думаю, что сначала к матери Келли и Беатрис приехала именно такая бригада: ведь двое мужчин прибыли через несколько минут после звонка Келли, а машина скорой полчаса ехала до деревенского дома.