Боб Керри, бывший сенатор-демократ от Небраски, заявил, что, по его мнению, реформа финансирования избирательных кампаний вряд ли приведет к существенным результатам. «Самая важная коррупция в политике никуда не денется даже при полном государственном финансировании кампаний, – сказал он в интервью The New Yorker. – Факт остается фактом: я как политик не хочу говорить вам ничего такого, из-за чего начну меньше вам нравиться. Если у меня есть выбор между бурными аплодисментами за 26 секунд привлекательной лжи и освистанием за неприятную правду, я предпочту аплодисменты»[146].

Итак, если бы меня сегодня спросили, почему неуклонно расширяющиеся знания в области государственной политики не всегда превращают наш мир в идеальный, то наиболее полный ответ вы получили бы из этой главы.

Как я уже упоминал, в конце 1980-х я был молод и работал спичрайтером губернатора штата Мэн. Одной из моих главных обязанностей был поиск шуток. «Мне нужны действительно очень веселые шутки, – бывало, наставлял меня босс. – Такие, чтобы живот можно было надорвать, а не просто похихикать». Сегодня, два десятилетия спустя, один из анекдотов того времени выделяется из всех остальных, не столько потому, что сегодня он звучит особенно смешно, а скорее потому, что в нем ясно виден тогдашний образ мышления. Напомню, что президентом тогда был Джордж Буш-старший, а вице-президентом Дэн Куэйл. Новая Англия переживала экономический спад, и особенно сильно он ударил по штату Мэн. В то же время Япония начала играть роль локомотива мировой экономики. А вот и сам анекдот:

Джорджу Бушу, находившемуся на отдыхе в Кеннебанкпорте, упала на голову одна из его любимых подков. Он впал в кому. Девять месяцев спустя Буш пришел в себя и увидел стоящего у своей постели президента Куэйла.

– Ну что, у нас все мирно? – спросил Буш.

– Да, страна ни с кем не воюет, – ответил президент Куэйл.

– А каков уровень безработицы? – продолжил расспросы Буш.

– Около 4 процентов, – ответил президент Куэйл.

– А инфляция? – не унимался Буш.

– Под контролем, – ответил президент Куэйл.

– Потрясающе, – удивился Буш. – Ну и сколько сейчас стоит хлеб?

Почесав в затылке, президент Куэйл нервно сказал:

– Около 240 иен.

Хотите верьте, хотите нет, смеясь над этим анекдотом, люди животы от хохота надрывали. Некоторых особенно смешила перспектива увидеть Дэна Куэйла на посту президента США, но в основном эта шутка служила своего рода разрядкой, выходом для серьезной тревоги по поводу того, что Япония находится в одном шаге от мирового экономического господства. С тех пор многое изменилось. Теперь мы знаем, что Япония стояла тогда на пороге периода мучительной экономической стагнации, продолжавшейся более десяти лет, в то время как США вскоре вступили в самый длительный за свою историю период экономического роста. Когда губернатор Мэна рассказывал этот анекдот, индекс Nikkei, отражающий движение цен на японском фондовом рынке, достиг отметки 38 916. Сегодня он чуть выше 10 000.

Конечно, сегодня у американцев нет ни малейших поводов для злорадства. После пятнадцати лет в целом сильной экономики в США свирепствует наихудший экономический спад со времен Великой депрессии. Почему же все экономики, и богатые, и бедные, развиваются скачками, переходя от роста к спаду и снова к росту? В период сильного и стабильного экономического роста 1990-х годов на американском рынке труда спрос был настолько велик, что рестораны быстрого питания платили сотрудникам отличные бонусы при подписании контракта, выпускники высших учебных заведений получали опционы на акции стоимостью в миллионы долларов и любой, кто не спал, зарабатывал на фондовом рынке прибыли, выражаемые двузначным числом. Потребителей мощно подстегивал рост цен на недвижимость и акции. Капитал мощными потоками стекался в США со всего мира, в первую очередь из Китая, благодаря чему американцы получили доступ к дешевым кредитам.

А потом все пошло наперекосяк, и разразился крах – точно так же, как на автогонках случается авария. Люди вдруг обнаружили, что не в состоянии ни выплачивать кредиты, ни продать купленные в долг дома. Фондовый рынок рухнул. Уровень безработицы поднялся до 10 процентов. Крупнейшие банки США оказались на грани банкротства. Китайцы начали открыто размышлять, стоит им продолжать покупать американские казначейские облигации или нет. Нам, понятное дело, было бы выгоднее первое. Что привело ко всему этому?

Чтобы понять суть цикла спада и оживления, называемого экономическим циклом, для начала нам понадобится узнать, какие инструменты используются для оценки ситуации в современной экономике. Если бы президент США действительно вышел сегодня из комы после удара подковой по голове, то, могу поспорить, его первым вопросом был бы вопрос о валовом внутреннем продукте, о стоимости всех продуктов и услуг, производимых экономикой. Когда газетные заголовки провозглашают, что экономика выросла в том или ином году на 2,3 процента, имеется в виду именно рост ВВП. Иными словами, страна произвела в этом году на 2,3 процента больше продуктов и услуг, чем в прошлом. И говоря о том, что общее образование способствует экономическому росту, мы отмечаем, что оно приводит к увеличению темпов роста ВВП. Ответ на вопрос, улучшилось ли экономическое положение какой-нибудь африканской страны в 2010 году по сравнению с 1990 годом, начинался бы (но, конечно, не заканчивался бы этим) с описания того, как изменился ее ВВП за данное десятилетие.

Правильно ли измерять коллективное благосостояние количеством производимых продуктов и услуг? И да, и нет. Начнем, пожалуй, с «да», хотя к концу главы непременно доберемся и до «нет». ВВП – вполне надежный показатель благосостояния по той простой причине, что потребить можно только то, что произведено; мы либо сами потребляем произведенное нами, либо обмениваем на то, что производят другие страны. Житель страны с ВВП на душу населения, равным тысяче долларов, не может потреблять продукты и услуги общей стоимостью 20 тысяч долларов. Откуда возьмутся дополнительные продукты и услуги на 19 тысяч? Понятно, что потребляемое нами может несколько отличаться от того, что мы производим, как, скажем, расходы семьи иногда непродолжительное время отличаются от доходов. Однако в долгосрочной перспективе производство и потребление в стране обязательно практически идентичны.

Тут я должен сделать две важные оговорки. Во-первых, нас интересует реальный ВВП, а значит, данный показатель должен быть скорректирован с учетом инфляции. Номинальные показатели этим коррекциям не подвергаются. Если номинальный ВВП вырос в 2012 году на 10 процентов, но инфляция также увеличилась на 10 процентов, то на самом деле никакого прироста производства не было. Мы продали такое же количество продуктов по более высоким ценам, и это ничуть не улучшило нашего благосостояния. Ваша зарплата, скорее всего, выросла на 10 процентов, но выросли и цены на все, что вы можете купить на эти деньги. По сути, это все равно что поменять 10-долларовую банкноту на десять банкнот по одному доллару – пачка стала толще, но вы не стали богаче. В следующей главе мы обсудим концепцию инфляции более подробно, пока же достаточно отметить, что уровень жизни зависит от объема продуктов и услуг, которые мы приносим домой, а не от цен, указанных в кассовом чеке.