этому человеку нужен обед, - сказал Шаса, давая понять, что его интерес к клинике подошел к концу.

- Дорогой, не мог бы ты отвести всех в машину? - сказала Шафран Герхарду. Затем она вернулась к Бенджамину и Вангари.

- ‘Что все это значит? - спросил Бенджамин.

- ‘Бог его знает,’ сказала Шафран. - Но не волнуйся, моя вера в тебя сильна, как никогда, и я знаю, что Герхард чувствует то же самое. А теперь, Вангари, я некоторое время буду немного занята. Нужно заняться семейным делом. Но когда это будет сделано, я вернусь, и ты расскажешь мне правду о том, что происходит на самом деле. И я клянусь, что поверю тебе.

Они отправились в центр Найроби на ланч, и только когда Шафран и Сантэн вышли из-за стола, чтобы попудрить носы в уединении дамской комнаты, Шафран смогла спросить: - "Почему Шаса был таким в клинике?"

- Что, например? - ответила Сантен.

- Ты знаешь, что я имею в виду. Он был откровенно груб со мной, и с Вангари тоже. Я никогда не знала его таким.

Сантен вздохнула. - У Тары точно такая же клиника в городке неподалеку от Кейптауна.

- Я знаю. Это одна из причин, по которой я подумала, что вам будет интересно увидеть здесь нечто подобное.

- Ты не понимаешь, моя дорогая. Брак Шасы разваливается. Тара стала коммунистической революционеркой.

- Конечно, нет! Я имею в виду, я знаю, что она немного левая, но она не поднимает оружие против капиталистического государства.

- Боюсь, именно это она и делает. У полиции есть досье на нее, в котором содержится достаточно обвинений, чтобы посадить в тюрьму любого, у кого меньше связей. Она очень близка к самому радикальному крылу движения за свободу чернокожих в Южной Африке. Сантен многозначительно посмотрела на Шафран и повторила слова: - ‘Очень близка".

- О ... - сказала Шафран. - Ты имеешь в виду...?

- Да. Я верю в это. У меня есть своя разведывательная сеть. Женщина в моем положении, с таким количеством местных работников, должна знать, что думают и делают черные лидеры. Я не обсуждала деятельность Тары с Шасой. Возможно, он и сам не все осознает. Но у него должны быть свои подозрения.

- Теперь все имеет смысл. О, черт! Сегодняшняя прогулка была худшим, что я могла придумать.

- Ты не должна была знать, моя дорогая. У тебя были добрые намерения.

- Надеюсь, он не думает, что я тоже коммунистка. Или что я изменяю своему мужу.

- Я уверена, что нет. Ты либеральна в своих взглядах, но ты не коммунист. Ты слишком похожа на Кортни для этого! А вы с Герхардом либо величайшие актеры в мире, либо счастливы в браке, как и любая другая пара.

- Последнее, слава Богу. Но я полагаю, с точки зрения Шасы, это только ухудшает ситуацию. Я имею в виду, мы напоминаем ему о том, чего у него нет.

- Да, дорогая, осмелюсь сказать, что ты понимаешь. Но вряд ли это твоя вина. А теперь давайте вернемся к мужчинам, пока они не подумали, что мы сбежали.

- ‘А, вот и ты, моя дорогая! - воскликнул Герхард, когда Шафран и Сантен вернулись к своему столику. - Мы уже начали задаваться вопросом, что с тобой случилось.

- Мы решили, что дадим вам поговорить по-мужски, - сказала Сантен.

- О самолетах, - добавила Шафран.

- Как ты догадалась? - спросил Шаса.

Он рассмеялся, и это было такое естественное выражение веселья, и так похоже на мальчика, которого она впервые встретила почти двадцать лет назад, что Шафран почти поверила, что все снова в порядке.

- Знаешь, Шафран, мне хочется возненавидеть твоего мужа, - сказал Шаса в тот вечер перед ужином в "Креста Лодж". - Я имею в виду, он кажется довольно милым парнем. Он такой же хороший немец, как и они. Но я ненавижу прохвоста, и знаешь почему?

- ‘Нет, - ответила Шафран, не уверенная после событий этого дня, был ли Шаса серьезен или нет. Он все еще не называл ее "Саффи". Поэтому она нервничала, спрашивая его: - "Почему?’

- Потому что он слишком хороший пилот.

- "Слава Богу, не о чем беспокоиться", - подумала Шафран, изо всех сил стараясь рассмеяться.

- Позволь мне сказать тебе, - продолжал Шаса, - "Москит" известен своей хитростью в полете. Он похож на породистую скаковую лошадь - несется как ветер, но чертовски темпераментен. Он особенно опасен, если вы не привыкли к двухмоторным самолетам. Они не такие, как одномоторные, видите ли, совсем другой котел с рыбой.

- Герхард всю жизнь летал на самолетах с одним двигателем. Насколько я знаю, он даже не умеет считать до двух. Это заставило меня немного нервничать, позволив ему сесть в кресло пилота. Не был уверен, что не рискую своим самолетом и своей шеей, которые я высоко ценю. Я дал ему несколько советов, как опытный пилот "Москита" новичку.

- ‘Весьма признателен, старина,’ перебил его Герхард.

- Мы направляемся вниз по взлетно-посадочной полосе. Герхард взлетает, и, поверьте мне, это было так, как будто он всю свою жизнь летал на "Моззи". Через пять минут он поворачивается ко мне и говорит: - “Вы не возражаете, если я посмотрю, как она маневрирует?” - “Будь моим гостем, - говорю я. В следующее мгновение он швыряет мой бедный ящик по небу, как будто у него на хвосте Красные ВВС. Я имею в виду бочкообразные броски, повороты Иммельмана, раскол, откат, высокие и низкие йо-йо ... Для вас, леди, это может звучать как тарабарщина, но, Шафран, твой муж - лучший чертов пилот, которого я когда-либо встречал. Теперь я чувствую себя так же, как в тот день, когда ты впервые приехала в Вельтевреден и набросилась на меня.

- ‘Понятия не имею, о чем вы говорите, - сказал Герхард.

- ‘Это выражение для поло,’ - сказала Шафран. - Это значит броситься на своего противника и заставить его не отворачиваться, прежде чем ты это сделаешь. Играть в курицу.

- ‘Мне было почти шестнадцать, - продолжал Шаса. - Три года спустя я играл в поло за сборную Южной Африки