на Олимпийских играх в Берлине. И один раз в жизни я залез в глотку, чтобы забить гол, который выиграл турнир. Но чтобы тринадцатилетняя девочка сделала это со мной ...

- И ты отстранился, - сказала Шафран, которая была только рада вспоминать это двадцать лет спустя.

- Я сделал это, потому что не хотел тебя убивать, - сказал Шаса, не желая ни в чем уступать. - Я был хорошо воспитанным мальчиком. Я знал, что убивать гостей - дурной тон, особенно если они моложе и женского пола.

- Дело в том, что я был зол на тебя за то, что ты так со мной поступила, Саффи, но, черт возьми, я восхищался твоим мужеством и с тех пор уважаю тебя. Теперь твой мужчина дал мне понять, что все, что я могу сделать в самолете, он может сделать лучше. Мне это не нравится. Я не из тех людей, которые ценят, когда их бьют в чем бы то ни было. Но даже в этом случае я не могу этого отрицать, Герхард. Ты чертовски хороший пилот. Шаса поднял бокал. - ‘Я приветствую тебя.

- "О, молодец, мой дорогой", - подумала Шафран. Это ты вернул Шасу на сторону.

В дверь постучали, и вошел Ваджид.

- ‘Повар готов подавать, мемсахиб, - сказал он.

- ‘Спасибо, Ваджид,’ ответила Шафран. Она взяла кузена под руку. - Не будете ли вы так любезны провести меня внутрь?

Шаса улыбнулся. - С превеликим удовольствием.

Герхард взял Сантен под руку, и они пошли есть.

Две пары некоторое время болтали о своих домах, в беззаботном соревновании, чтобы определить, какая ветвь семьи Кортни имела наиболее желательное место жительства. В конце концов было решено, что дом в Вельтевредене сделает поместье Лусимы похожим на скромный коттедж, а Кресту - на простую лачугу. Более того, кенийские Кортни не могли соперничать с картинами старых мастеров и достойной музея антикварной мебелью, которой Сантэн украсила свой дом.

С другой стороны, южноафриканские Кортни не могли сравниться по размерам, красоте и плодородию с землей Лусимы. Поля, виноградники и пастбища Вельтевредена содержались в прекрасном состоянии, но они могли поместиться в Лусиме несколько сотен раз. Поэтому, к всеобщему удовлетворению, была объявлена ничья.

Убирали последние тарелки. Они уселись за стаканы коньяка и кофе с собственной плантации Лусимы. Джентльмены закурили сигары, свернутые из табака.

- Думаю, пришло время рассказать вам, почему я пригласила вас обоих сюда, - сказала Шафран.

- Я уже начала задаваться вопросом, когда ты дойдешь до этого, - заметила Сантен.

- А я-то думал, что это для удовольствия нашей компании, - сказал Шаса, к которому, по-видимому, вернулось хорошее настроение.

- Это связано с моим братом, Конрадом фон Меербахом, - сказал Герхард.

Вместе они рассказали всю историю, начиная со смерти графа Отто от рук Леона Кортни и кончая встречей Конрада с их детьми.

- Боже мой, - выдохнула Сантэн, когда Шафран описала, как "дядя Конни" использовал детей, чтобы отправить сообщение их родителям.

- И мы та семья, о которой он говорил? - спросил Шаса.

- Да, мы так думаем, - ответила Шафран.

- ’У этого человека есть наглость, не так ли?

- Ну, мы планируем заставить его заплатить за это.

Шафран собиралась рассказать об их встречах с Джошуа Соломонсом и усилиях израильтян от их имени, но потом на ум пришло воспоминание о ее днях в SOE. Когда планировалась операция по отправке агентов в оккупированную Европу, об этом абсолютно никому не говорили, за исключением людей, непосредственно участвовавших в ней, и старших офицеров, которые санкционировали ее. Джошуа работал в такой же секретной организации.

Да, но я могу доверять своей собственной семье. А потом голос в ее голове настаивал - абсолютно никто.

- Мы немного порыскали и выяснили, как Конрад передвигался после войны. - Шафран посмотрела на мужа, надеясь, что он заметит, что она делает, и продолжила: - Мама Герхарда была невероятно полезна. Она смогла рассказать нам, что Конрад уехал в Лиссабон в 42-м. Короче говоря, мы связали его с южноафриканцем Манфредом Де Ла Реем. Кажется, они впервые встретились в Лиссабоне во время первого визита Конрада, а затем снова, когда Конрад сбежал туда после войны.

При упоминании имени Де Ла Рея Сантэн и Шаса заметно напряглись.

- Я помню по старым временам, что он был кем-то, с кем ты не ладила, - добавила Шафран.

- Это одна из возможных интерпретаций, - ответила Сантен, но в том, как она произнесла эти слова, было что-то, что, как показалось Шафран, намекало на совершенно другую историю, такую же сложную, как та, которую они с Герхардом только что рассказали, о которой она ничего не знала.

У Шафран было тревожное чувство, что визит, в который она вложила столько мыслей и усилий, не удался, как она ожидала. Когда она описала появление Конрада в Поместье, Сантен была потрясена видением этого монстра, играющего с Зандером и Кикой, но Шаса попытался преуменьшить это.

- Я бы не стал слишком беспокоиться об этом, старушка, - сказал он. - В конце концов, дети не пострадали. На самом деле я рассматриваю это как признак слабости.

Шафран проглотила слова - " Ну, черт возьми, не так!", Но вместо этого взяла себя в руки и спокойно спросила: - "Как так?’

- Ну, это жест, отвлекающий маневр, не так ли? Он, должно быть, знал, что если бы он коснулся хоть волоска на головах этих детей, он бы никогда не оставил Лусиму живым. Все, что он мог сделать, - это попытаться проникнуть тебе под кожу, что он, по-видимому, сделал довольно успешно.

Шафран снова пришлось сделать вдох и сосчитать до десяти, и она увидела, как сжалась челюсть Герхарда. Они посмотрели друг на друга, как бы говоря: "успокойся".

- Дело в том, - сказала Шафран, пытаясь вернуть разговор в нужное русло, - что нам бы не помешала твоя помощь. Я уверена, что мне не нужно объяснять вам, почему выслеживание нацистского военного преступника само по себе хорошо. И этот конкретный нацист представляет опасность для нас, вашей семьи. Кроме того, он союзник того, кто, я думаю, является вашим врагом. Мне просто показалось, что нам имеет смысл работать