Он наклонил голову и взглянул на прильнувшую к нему жену.

– Ты хочешь сказать, что мы обязаны Алеку своим счастьем?

Джоан пожала плечами.

– Ну, я бы не стала заходить так далеко.

Малколм широко улыбнулся, и в его глазах вспыхнули задорные искорки.

– Почему нет?

Джоан сидела на скамейке, наслаждаясь теплым послеполуденным солнцем, и наблюдала за Лилиас, склонившейся над грядкой с ровными рядами зеленых побегов. Работа в огороде стала новым наказанием, которым Джоан пыталась отучить девочку от шалостей, но пока она не была уверена в эффективности этого решения, поскольку Лилиас, похоже, наслаждалась происходящим.

Каллум сидел на корточках рядом со старшей сестрой и с самым серьезным видом наблюдал за ее действиями. Иногда он трогал пальчиками сорняки, которые выпалывала Лилиас, а та улыбалась малышу и гладила его по руке.

– Нет, это не сорняк, Лилиас, – окликнула ее Джоан. – Это морковка.

– Да, мама.

– Морковка, – повторил Каллум.

– А это сорняк? – спросила девочка, указав на высокий тонкий побег.

– Нет, это репа. – Джоан заметила, что Лилиас не убрала пальцев от репы и поспешно добавила: – Продолжай, Лилиас. И не надо выпалывать репу только потому, что ты ее не любишь. Зато это любимый овощ твоего деда.

– Репа, – повторил Каллум.

Джоан кивнула. Ее мальчик быстро рос. Она могла только удивляться тому, как много новых слов он выучил за месяц, прошедший с момента их приезда в замок Маккенна. Она понимала, что пополнению его словарного запаса способствует внимание всех членов его новой семьи, особенно Лилиас. Девочка не уставала с ним возиться, а он ее обожал. Джоан, конечно, радовалась их отношениям, но ее втайне тревожило, что маленький мальчик очень скоро сможет участвовать в эскападах сестры, и тогда мало не покажется всему клану Маккенна.

– Я закончила этот ряд, – объявила Лилиас.

– Начинай следующий, – велела Джоан.

Громко вздохнув, девочка склонилась над грядкой, и Джоан почувствовала себя более уверенной в выборе наказания. Лилиас не усвоит урок, если не будет ощущать никакого дискомфорта от выполняемой работы.

Заливистый лай Принца отвлек Джоан от Лилиас. Не допущенный в огород пес мирно дремал на солнышке по другую сторону забора, но теперь что-то привлекло его внимание.

Встав, Джоан увидела, что пес не только лает, но и активно виляет хвостом, приветствуя Малколма, идущего от замка. Увидев своего прекрасного мужественного шотландского воина, Джоан не смогла сдержать улыбку.

Малколм обладал могучим телосложением, был высок, мускулист и производил грозное впечатление, и лишь мальчишеская улыбка на лице говорила о его внутреннем спокойствии и счастье.

Счастье они делили на двоих. Улыбка Джоан стала шире. Любовь, которую она испытывала к мужу, становилась сильнее и глубже с каждым днем. Это удивляло ее и временами пугало. Она никогда не думала, что будет испытывать такие чувства к мужчине. Не ожидала их и не желала. Но теперь, однажды их испытав, она не мыслила без них своей жизни.

Ей еще предстояло рассказать о них Малколму. Она только ждала подходящего момента, чтобы открыть ему свое сердце и подарить слова, которые, она искренне на это надеялась, его обрадуют.

– Папа! – Лилиас вскочила и ринулась навстречу Малколму, попутно растоптав несколько рядов пряных трав.

– Доброго тебе дня, малышка, – ответил он и подхватил ее на руки. – Чем ты занимаешься?

Лилиас трагически вздохнула и уткнулась лицом ему в плечо.

– Я пропалываю грядки. Я занимаюсь этим уже много часов и ужасно устала. Взгляни, у меня испачкались руки и земля под ногтями. – Лилиас для убедительности помахала грязными руками перед носом Малколма и продолжила изливать свои жалобы. – Бабушка не любит, когда я такая грязная. Пожалуйста, можно я уйду отсюда?

Малколм поставил дочь на ноги.

– А почему ты занята прополкой?

Лилиас пожала плечами.

– Мама заставляет.

– Почему?

– Она на меня сердится.

– Должна быть какая-то причина.

Лилиас целую минуту с преувеличенным вниманием изучала землю под ногами, потом подняла голову и неуверенно проговорила:

– Я не хотела открывать загон для овец. Это произошло случайно.

– А пастух мне рассказал совсем другую историю, – вмешалась Джоан. – Он сказал, что трижды просил тебе не трогать ворота.

– Это плохие ворота! – заныла Лилиас. – Они непрочные. Я их только потрогала, а они сами раскрылись.

– Овечки бегут, бегут, бегут, – добавил Каллум. – Бе-бе-бе.

– Привет, парень.

Малколм взъерошил волосики Каллума, которые, наконец, стали расти ровно, и слегка прикусил губу. Джоан видела, что он изо всех сил пытается не смеяться.

– Мне очень жаль, что с овцами так получилось, – объявила Лилиас. – Обещаю впредь быть хорошей девочкой и делать то, что мне скажут. Можно я пойду играть с Каллумом?

Джоан застыла. Несколько недель назад Малколм сказал, что доверит ей воспитание Лилиас. Но сейчас их договоренность впервые подверглась проверке.

– Нет, Лилиас, ты будешь делать то, что велела мама, – решил Малколм. – Она тебе скажет, когда ты будешь свободна.

Девочка скрестила руки на груди и заныла, но Малколм ее проигнорировал. Он сел на скамью рядом с Джоан. Та подвинулась, чтобы дать ему больше места.

– Ты поддержал меня, – прошептала Джоан, чувствуя, как сильно бьется ее сердце. – Я боялась, что, как только Лилиас начнет тебя просить, ты сделаешь все, что она захочет.

Малколм ухмыльнулся.

– Я же дал тебе слово, что не буду вмешиваться. Может быть, я не всегда согласен с тобой – и это, определенно, так и есть, – но я никогда не подведу тебя, не оставлю в одиночестве. Ты – моя жена и мой партнер. Я высоко ценю твое мнение, особенно когда речь идет о воспитании наших детей.

На губах Джоан появилась неуверенная улыбка. Она постаралась справиться с нахлынувшими на нее эмоциями, глубоко вздохнула и выпалила:

– Я люблю тебя, Малколм. Люблю больше, чем считала это возможным.

И эти слова шли из самой глубины ее сердца.

Малколм обнял жену, давая ей понять, что слышал ее слова, а она съежилась, не зная, порадовала его или нет. Он коснулся губами ее уха, и Джоан затаила дыхание, надеясь услышать ответное признание.

– Наконец-то, – пробормотал он.

Глаза Джоан округлились, и она резко отпрянула.

– Что ты сказал?

– Ты слышала. Я сказал: наконец-то.